Жизнь мальчишки. Том 1.

Маккаммон Роберт Р.

— Да, миссис, это я, Нила. А вы кто?

— Ребекка Мэкинсон. Когда-то я читала твоей матери книги. Должно быть, это было задолго до моего рождения, сообразил я.

— С моим отцом несчастье, миз Ребекка! — запричитала Нила Кастиль. — Должно быть, у него сдало сердце.

— Где он?

— В нашем доме! Вон там! Нила, вокруг талии которой бурлила вода, указала рукой в темноту.

— Он не может подняться!

— Я поняла, Нила. Успокойся. Моя мама, воплощение ужаса перед силами природы в человеческом облике, мгновенно и удивительно превращалась в само спокойствие, как только находился кто-то, кого требовалось

успокаивать. Это, насколько я понимал, было частью существа любого взрослого, но уразуметь это мальчишке было не дано. В минуты опасности мама могла проявить качества, которых нет и не было в деде Джейберде: храбрость и отвагу.

— Веди нас, Нила, — сказала моя мама молодой негритянке. Вода уже врывалась в двери домов Братона. Дом Нилы Кастиль, как и большинство других домов в Братоне, представлял собой вытянутую в длину одноэтажную щитовую лачугу. Мы медленно продвигались вслед за Нилой. Вокруг нас бурлила вода. Как только мы вошли в дом, Нила позвала:

— Гэвин! Я вернулась! В свете масляной лампы Нилы и маминого фонаря мы увидели чернокожего старика, бессильно раскинувшегося в кресле, с ногами по колени в воде. Вокруг плавали газеты и журналы. Худющие руки старика сильно стискивали рубашку на груди возле сердца, его черное, как эбонит, лицо было искажено болью, а глаза были плотно зажмурены. Рядом с креслом, держа старого негра за руку, стоял маленький мальчик, лет семи-восьми, тоже темнокожий.

— Мама, дедушка плачет, — сообщил он Ниле Кастиль.

— Я знаю, Гэвин. Папа, я привела людей. Нила Кастиль поставила лампу на столик, стоявший рядом с креслом.

— Ты слышишь меня, папа?

— О-о-ох-х-х, — застонал старый негр. — На этот раз меня крепко прихватило.

— Сейчас мы поможем вам подняться. Оставаться в доме опасно, нужно выбираться наружу.

— Нет, дорогуша. Старик покачал головой:

— Ноги.., отказали.

— Что же нам делать? — спросила Нила, в ужасе взглянув на мою мать, и я увидел, как в глазах у нее блестят слезы. Река уже вовсю осваивалась в домике Нилы. Снаружи грохотал гром, и комната то и дело озарялась вспышками молний. Если бы это представление было частью телевизионного шоу, сейчас наступало самое время для рекламы, Но в настоящей жизни нет места паузам.

— Нам нужно инвалидное кресло-каталка, — сказала моя мама. — Где нам его раздобыть? Нила ответила, что у них кресла-каталки нет, но они несколько раз брали кресло взаймы у соседей и, она почти уверена, оно стоит у них на крыльце.

— Кори, ты остаешься здесь, — сказала мама и вручила мне масляную лампу. Наступил мой черед быть храбрым, хотел я этого или нет. Мама и Нила ушли я унесли с собой фонарь, а я остался в комнате вместе с маленьким мальчиком и беспомощным стариком.

— Я Гэвин Кастиль, — сказал негритенок.

— А я Кори Мэкинсон, — ответил я. Нелегко заводить знакомство, когда ты стоишь по пояс в бурлящей коричневой воде и мигающий свет жалкой лампы не может разогнать тьму в углах.

— А это мой дедушка, мистер Букер Торнберри, — объяснил мне Гэвин, ни на мгновение не отпуская руки старика. — Ему нездоровится.

— Почему вы не вышли наружу вместе со всеми?

— Потому, паренек, — ответил мне мистер Торнберри, с трудом приподнимая голову, — что это мой дом. Мой дом. И я не испугаюсь какой-то проклятой реки.

— Но все ушли из своих домов, — заметил я. Все, находившиеся

в здравом уме, хотел сказать я.

— За всех я не отвечаю, они могут драпать, если им так хочется, — отозвался мистер Торнберри, в котором я почуял то же необъяснимое и непробиваемое упрямство мула, которым отличался мой дед Джейберд, Сказав это, старик скривился от нового приступа боли. Он медленно закрыл и снова открыл свои темные слезящиеся глаза и уставился на меня. Его лицо казалось черепом, таким было оно худым.

— В этом доме умерла моя Рабинэль. Прямо здесь. И я тоже не собираюсь отправляться умирать в больницу к белым людям.

— Но ведь вы т собираетесь умирать? — с тревогой спросил я его. Казалось, старик несколько секунд обдумывал мой вопрос.

— Я хочу умереть в своем собственном доме, — наконец ответил он.

— Вода вес прибывает, — проговорил я. — Если не поторопиться, то можно утонуть. Старик осклабился. Потом повернул голову и посмотрел на маленькую черную ручку внука, сжимавшую его ладонь.

— Деда водит меня на мультики! — сообщил мне стоявший уже по горлышко в воде Гэвин, прикованный к большой черной руке. — Обычно мы смотрим “Веселые мелодии”.

— Багса Банни, — подхватил старик. — Мы любим ходить на старину Багса Банни и его дружка-заику, что похож на свинью. Верно, внучок?

— Верно, сэр, — отчеканил Гэвин и улыбнулся. — И скоро мы пойдем на мультики опять, верно? Верно, деда? Мистер Торнберри ничего не ответил. Гэвин не собирался отпускать его руку ни за что. И тогда я понял, что такое настоящая смелость. Это когда ты любишь кого-то больше самого себя. Вскоре вернулись мама и Нила Кастиль с креслом-каталкой.

— Тебе просто нужно пересесть в него, папочка, — принялась упрашивать старика Нила. — Мы отвезем тебя туда, куда, говорит миз Ребекка, приезжает грузовик и всех забирает. Мистер Торнберри глубоко и натужно вздохнул, на несколько секунд задержал вдох и только потом выдохнул.

— Проклятие. — прошептал он. — Старый мотор у старого дурня. На последнем слове его голос чуть дрогнул.

— Сейчас мы вам поможем, — сказала ему мама. Мистер Торнберри кивнул.

— Ладио, — проговорил он. — Пора смываться, верно? Мама с Нилой пересадили мистера Торнберри в кресло-каталку. Одного этого хватило, чтобы и мама, и Нила Кастиль доняли, что хоть мистер Торнберри и казался с виду состоявшим из одних костей, но в нем было немало весу и катить кресло, в котором он сидел, предстояло против сильного и бурного течения, преодолевая напор. Кроме того, я видел и другое серьезное затруднение — на улице, высоко залитой водой, Гэвину наверняка будет с головой. Течение мгновенно унесет его, словно кукурузный початок. Кто поможет ему удержаться на плаву?

— Сначала мы отвезем твоего отца, Нила, а потом вернемся за мальчиками, — приняла решение мама. — Кори, встаньте с Гэвином вот на этот стол, ты будешь держать лампу. Столешницу уже омывали волны паводка, но пока на ней можно было стоять, не замочив ног. Я послушно забрался на стол и помог залезть Гэвину. Там мы застыли рядом, я с масляной лампой в руках — два мальчугана на деревянном островке посреди взбесившейся реки.

— Вот так, отлично, — сказала мне мама. — Кори, отсюда ни на шаг. Если ты вздумаешь уйти, не дождавшись меня, то я тебе на заду живого места не оставлю, устрою такую порку, что ты запомнишь на всю жизнь. Понятно?