Жизнь Матвея Кожемякина
Шрифт:
А тот - своё:
– Проповедников этих в шею надо гнать: сами они вдосталь всего нажрутся, а людям внушают - не троньте, вредно!
– Этот наоборот: всё, говорит, можно.
Кривой даже привстал и словно укусить хочет.
– Без него знаем! Ты мне скажи, что первее всего нужно мне и всякому для хорошей жизни...
– А вот душа и нужна!
Тут кривой совсем освирепел, тычет чёрным пальцем в лицо Дроздову и говорит на весь трактир:
– Сгниёте вы в грязи, пока, в носах ковыряя, душу искать станете, не нажили ещё вы её: непосеянного - не сожнёшь! Занимаетесь розысками души, а чуть что - друг друга за горло, и жизнь с вами опасна, как среди зверей. Человек же в пренебрежении
Говорит Тиунов этот веско и спокойно, а кажется - будто кричит во всю мочь. Я думал, что его побьют; в трактире пятка три народу было и люди всё серьёзные, а они ничего, слушают, как будто и не про них речь. Удивился, и люди показались мне новыми, особливо этот слободской.
Не идёт из ума старичок: и древен, и не очень уж мудр, а заботится о людях, поучает их, желая добра. Другие же, в полной силе и обладании умом, бегут куда-то прочь от людей, где для них веселее и легче.
Потом Дроздов ко мне ночевать пошёл, у Хряпова ворота с восьми часов заперты, а было одиннадцать. Так и теперь живёт у меня".
"Дроздов часы разобрал на куски, а починить их, видно, не в силах, говорит, что потеряно какое-то трёхстороннее колесо; пёс его знает, бывают ли такие колёса. Забавный он. Насчёт кладов много говорит, будто умеет их искать и много разрешительных заговоров знает. Врёт, поди-ка. А иных мест люди занятнее и бойчее наших, как видится. Вот теперь дворник новый Максим, ярославский парень, тоже голова. Красивый наредкость, рыжий, глаза голубые, брови тёмные, рот - как у женщины: мал и ласков. Работает хорошо, не спеша, но споро и с любовью, точно ест работу. Сначала походит вокруг дела, обдумает и сразу видит, с чего легче начать. Шакир очень его хвалит: незаконный человек, говорит, не русский. А мне эти слова обидны и не очень по душе Максим сей. Книжек много имеет, держит их в чёрном сундучке, а сундучок на замок заперт. По вечерам читает вслух, недавно прочитал прежалостную историю: женщина уязвлена была великой любовью и покорно погибла от неё, как Палага и как всем бы женщинам следовало.
Про женщин очень памятно Дроздов говорит, хоть и не всегда понятно. С Максимом они всё спорят, и на все слова Дроздова Максим возражает: врёшь! Выдаёт себя Дроздов за незаконнорожденного, будто мать прижила его с каким-то графом, а Максим спрашивает:
– Ванькой звали графа-то?
Вот бы Максиму проповедовать, даром что молод он, а строг к людям.
– Не уважаю, - говорит, - я народ: лентяй он, любит жить в праздности, особенно зимою, любови к делу не носит в себе, оттого и покоя в душе не имеет. Коли много говорит, это для того, чтобы скрыть изъяны свои, а если молчит - стало быть, ничему не верит. Начало в нём неясное и непонятное, и совсем это без пользы, что вокруг его такое множество властей понаставлено: ежели в самом человеке начала нет - снаружи начало это не вгонишь. Шаткий народ и неверующий.
Он прошёл Русь крест-накрест, и со всем, что я вижу в людях, его речи согласны. Народ непонятный и скучающий - отчего бы это? Максим говорит - от глупости. Так ли? Дураки и сами весело живут и другим забавны..."
"Спросил я Дроздова - чем он живёт?
– А хожу, - говорит, - туда-сюда и гляжу, где хорошие люди, увижу потрусь около них. Выглядел вас на беседе тогда, сидите вы, как во сне, сразу видно, что человек некорыстный и ничего вам от людей не надо. Вот, теперь около вас поживу.
Пускай живёт; он хороший, только - очень с`овок, за всё берётся, а сделать ничего не может: схватил амбарный
– Я таких людей боюсь, они везде лишние и везде нос суют, им всё равно что делать, они из любопытства за всё могут взяться, вредные люди.
А Наталья всё хочет откормить его, он же ест мало и плохо, а сам неуёмно тенорком рассказывает что-нибудь всегда. Прошлый раз за чаем вдруг ошарашил Максима:
– А ведь ты тоже, пожалуй, незаконнорожденный.
– Врёшь! У меня мать-отец в законном браке.
– Это, - говорит, - ничего не доказует. Ты гляди: шла по улице женщина - раз! Увидал её благородный человек - два! Куда изволите идти, и - готово! Муж в таком минутном случае вовсе ни при чём, тут главное - женщина, она живёт по наитию, ей, как земле, только бы семя получить, такая должность: давай земле соку, а как - всё едино. Оттого иная всю жизнь и мечется, ищет, кому жизнь её суждена, ищет человека, обречённого ей, да так иногда и не найдёт, погибает даже.
Когда он про женщин говорит, глаза у него темнеют, голос падает до шёпота, и съёживается он, как в испуге, что ли.
– В женщине, - говорит, - может быть, до двадцати душ скрыто и больше, оттого она и живёт то так, то сяк, оттого и нельзя её понять...
Максим морщится, рубит:
– Врёшь!
– Нет, погоди-ка! Кто родит - женщина? Кто ребёнку душу даёт - ага? Иная до двадцати раз рожает - стало быть, имела до двадцати душ в себе. А которая родит всего двух ребят, остальные души в ней остаются и всё во плоть просятся, а с этим мужем не могут они воплотиться, она чувствует. Тут она и начинает бунтовать. По-твоему - распутница, а по должности её нисколько.
О женщине и о душе он больше всего любит говорить, и слушать его интересно, хоть и непонятен смысл его речей. Никогда не слыхал, чтобы про женщин говорилось так: будто бы с почтением, даже со страхом, а всё-таки распутно.
Рассказал Дроздов, как одна купчиха уговаривала его помочь ей тестя отравить.
"Тесть - безногий старичок, ездил он по всему дому в самодвижущем кресле, колёса суконной покромкой обмотаны; ездит он, покашливает на всех, головкой дёргает, - тихо-тихо в дому. Я при его персоне состоял в мальчиках, было мне тогда лет пятнадцать, убирал я за ним, доверял он мне письма читать и вообще наблюдал меня хорошо, даже, бывало, грозился: я тебя, дурака, в люди хочу вывести, и должен ты мне покоряться. Я покорялся - что мне? Сын его человек робкий был, но тайно злой и жену тиранил, отцу же поперёк дороги не становился, наедет на него старичок и давай сверлить, а Кирилло, опустя глаза, на всё отвечает: слушаю, тятенька! Исподтишка был он вину пристрастен; не то чтоб уж пьяница полный, а так, на зло своей судьбе, пил. А жена из бедных мещанок, красивая, с характером, с фантазией в голове.
И вот начала она меня прикармливать: то сладенького даст, а то просто так, глазами обласкает, ну, а известно, о чём в эти годы мальчишки думают, - вытягиваюсь я к ней, как травина к теплу. Женщина захочет - к ней и камень прильнёт, не то что живое. Шло так у нас месяца три - ни в гору, ни под гору, а в горе, да на горе: настал час, подошла она вплоть ко мне, обнимает, целует, уговаривает:
– Ты, - говорит, - Сеня, человек добрый, ты - честный, ты сам всё видишь, помоги мне, несчастной! Кирилло, - говорит, - тайно сопьётся и меня зря изведёт, покуда Ефим Ильич своей смерти дождётся, - помоги, пожалей, гляди - какова я, разве мне такую жизнь жить надо?