Жизнь Микеланджело
Шрифт:
Микеланджело встретил его в Риме осенью 1532 года. Первое письмо от Кавальери, в ответ на пламенные признания Микеланджело, исполнено достоинства:
«Я получил от вас письмо, которое тем более мне дорого, что оно было для меня неожиданно; я говорю: неожиданно, потому что я не считаю — себя достойным получать письма от такого человека, как вы. Что касается до того, что вы пишете в мою похвалу, и до тех моих работ, к которым, по вашим уверениям, вы почувствовали немалую симпатию, я отвечу вам, что они вовсе не такого свойства, чтобы дать повод человеку такого гения, как вы, — ибо не только равного вам, но и второго на земле не существует, — обращаться с письмом к молодому человеку, делающему первые шаги и столь невежественному. Тем не менее я не могу поверить, чтобы вы лгали. Я думаю, даже уверен, что склонность, которую вы ко мне испытываете, обусловливается исключительно любовью, которую такой человек, как вы, олицетворяющий собою искусство, естественно питает к тем, кто любит искусство и себя ему посвящает. Я принадлежу к этим последним и в отношении любви; к искусству не уступлю никому. Я всецело отвечаю на ваше расположение и уверяю вас: никогда ни одного человека я не любил так, как вас, и ни одна дружба не казалась мне более желательной… Прошу вас при случае (воспользоваться моими услугами и предоставляю себя в вечное ваше распоряжение.
224
Письмо Томмазо Кавальери
Кавальери, повидимому, все время сохранял этот тон почтительного, и сдержанного чувства. Он остался верен Микеланджело до его кончины, при которой он присутствовал. Он пользовался его доверием; он считался единственным человеком, оказывавшим на него влияние, причем он имел редкую заслугу употреблять это влияние всегда на пользу и на величие своего друга. Это он уговорил Микеланджело окончить деревянную модель купола св. Петра. Он сохранил для потомства планы Микеланджело, относящиеся к постройке Капитолия, и трудился над их осуществлением. Он, наконец, после смерти Микеланджело наблюдал за выполнением его последней воли.
Но дружба к. нему Микеланджело» была как бы любовным безумием. Он писал ему бредовые письма. Обращался он к своему идолу, повергшись в прах [225] . Он называет его «могучим гением… чудом… светочем нашего века»; он умоляет его» «не презирать его за то, что он не может сравниться с ним, которому нет равных». Он приносит ему в дар все свое настоящее, все свое будущее и прибавляет:
«Я испытываю бесконечную скорбь оттого, что не могу отдать вам также и своего прошлого, чтобы продлить мое служение вам, так как будущее будет кратковременно: я слишком стар… [226] Я не думаю, чтобы что-нибудь могло разрушить нашу дружбу, хотя мои слова и самонадеянны, ибо я ниже вас бесконечно… [227] Забыть ваше имя для меня то же, что забыть о пище, которая поддерживает мою жизнь; да, скорей я могу забыть о пище, которая маня питает и подкрепляет только тело, без всякого удовольствия, чем ваше имя, которое питает и тело и душу, наполняя их такою сладостью, что покуда я о вас думаю, я не испытываю ни страданий, ни страха смерти… [228] Душа моя находится в руках того, кому я ее предал… [229] Если бы я принужден был перестать о нем думать, я думаю, что умер бы на месте» [230] .
225
См. особенно ответ Микеланджело на первое письмо Кавальери, написанный в тот же день, когда оно было получено (1 января 1533 г.). Сохранилось три лихорадочных черновика к этому письму. В постскриптуме к одному из этих черновиков Микеланджело пишет: «Было бы позволительно назвать собственными именами те вещи, которые человек дарит тому человеку, который их принимает; но, уступая приличиям, в этом письме этого сделано не будет». Ясно, что речь идет о слове «любовь».
226
Письмо Микеланджело к Кавальери. (1 января 1533 г.)
227
Черновик письма Микеланджело к Кавальери. (28 июля 1533 г.)
228
Письмо Микеланджело к Кавальери. (28 июля 1 533 г.)
229
Письмо Микеланджело к Бартоломео Анджолини.
230
Письмо Микеланджело к Себастьяно дель Пьомбо.
Он делает Кавальери великолепные подарки:
«Удивительные рисунки, чудесные головы красным и черным карандашом, сделанные с целью научить его рисовать. Затем он нарисовал для него Ганимеда, взятого на небо зевсовым орлом, Тития с коршуном, питающимся его сердцем, падение Фаэтона в По, с солнечной колесницей и вакханалией детей, все — произведения редкой красоты и невообразимого совершенства» [231] .
Он посылал ему также сонеты, иногда замечательные, часто темные, многие из которых вскоре стали читаться в литературных кругах и сделались известными по всей Италии [232] . Про нижеследующий сонет говорят, что он был «лучшим лирическим стихотворением в Италии XVI века» [233] :
231
Вазари.
232
Варки публично комментировал два из них и напечатал их в своих «Due Lezzioni». Микеланджело не делал из своей любви тайны. Он говорил о ней Бартоломео Анджолини, Себастьяно дель Пьомбо. Подобная дружба никого не удивляла. Когда умер Чеккино деи Браччи, Риччо всем кричал о своей любви и своем отчаянии: «Ах, дорогой мой Донато! Наш Чеккино умер! Весь Рим плачет, Микеланджело сделал мне рисунок для его памятника. Напишите, прошу вас, эпитафию и пришлите мне утешительное письмо: я обезумел от скорби. Терпенье! Я живу, хотя ежечасно испытываю тысячи смертей. О боже! Как изменился лик фортуны!» (Письмо к Донато Джаннотти. Январь 1544 г.). «В моей груди я ношу душу тысячи люоовников», — такие слова Микеланджело влагает в уста Чеккино в одной из своих надгробных эпиграмм. (Стихотворения, изд. Фрея, LXXIII, 12.)
233
Шефлер.
234
Стихотворения, CIX, 19.
Еще более знаменит другой сонет, одна из наилучших песен, когда-либо написанных в честь совершенной дружбы:
Когда любви источник — безупречный, Когда влюбленные равны местами, Коль ровный рок свирепствует над нами, Коль сердце волею ведется встречной, Коль в двух телах одной душою вечной Несемся к небу парными крылами, Коль золочеными Амур cтрелами Пронзил обоим весь состав сердечный, Коль каждый любит не себя, — другого, — Коль вкус один храним, едину меру, Коль к одному душой стремиться надо, Коль в сотнях пламя не найти такого, — Такую235
Стихотворения, XLIV.
Это самозабвение, эта пламенная отдача всего своего существа, которое растворяется в любимом существе, не всегда сопровождается подобной ясностью. Часто брала верх печаль, и душа, одержимая любовью, билась, стеная.
Пылаю, плачу, гибну я — и сердце Питается подобной пищей… [236] «Ты, в жизни радости меня лишавший»,— говорит он в другом месте Кавальери [237] .
236
Стихотворения, LII. См. также LXXVI. В конце сонета Микеланджело играет именем Кавальери:
Пленен вооруженным Кавалером.
237
Onde al mio viver lieto, che m’ha tolto… (Стихотворения, CIX, 18.)
Этим слишком пламенным стихам «нежный возлюбленный господин» [238] Кавальери противополагал свою благоСклонную и спокойную холодность [239] . В глубине душй преувеличивания этой дружбы его смущали. Микеланджело извинялся за это:
Не гневайся, что так тебя люблю я: Ты лучшим представляешься мне чудом [240] , — Одна душа к другой так воспылала. Чему учусь, красот твоих взыскуя, Зло понимается обычным людом. Понять кто хочет, пусть умрет сначала [241] .238
Il desiato mie dolce signiore. (Стихотворения, L.)
239
Un freddo aspetto… (Стихотворения, CIX, 18.)
240
В точном переводе: «что я люблю в тебе то, что ты сам в себе больше всего любишь».
241
Стихотворения, XLV.
И действительно, эта страсть к красоте ничем не оскорбляет нравственности [242] . Но сфинкс этой пламенной, смутной [243] и, несмотря ни на что, целомудренной любви все же оставляет беспокойное и бредовое впечатление.
Эти болезненные привязанности — отчаянная попытка опровергнуть небытие его жизни и создать любовь, по которой он. изголодался, — к счастью сменила ясная дружба женщины, которая смогла понять этого старого ребенка, одинокого, потерянного в этом мире, и сумела влить в его истерзанную душу немного спокойствия, доверия и разума, меланхолического приятия жизни и смерти.
242
«Il foco onesto, che m’arde…» («Палим огнем я честным»; Стихотворения, L.) «La casta voglia, che'l cor dentro infiamma..» («И воля чистая, что сердце греет»; Стихотворения, XLIII.)
243
В одном из своих сонетов Микеланджело выражает желание, чтобы его кожа послужила одеждой для того, кого он любит. Он хотел бы быть башмаками, которые носят его белоснежные ноги:
Когда бы из моей шершавой кожи, С твоей сплетя, такое сделать платье, Что к персям прикасалось или к вые, Как воздух— к дню! Иль, что еще пригожей, На туфли бы ее готов отдать я, Чтоб попирали ноги снеговые!
(Стихотворения, LXV.)
В 1533 и 1534 годах [244] привязанность Микеланджело к Кавальери достигла своей высшей точки. В 1535 году началось его знакомство с Витторией Колонна.
Она родилась в 1492 году. Отец «ее был Фабрицио Колонна, синьор Пальяно, князь Тальякоццо. Мать ее, Агнесса да Монтефельтро, была дочерью великого Федериго, князя Урбинского. Род ее был из благороднейших в Италии, одним из тех, в которых лучше всего воплотился лучезарный дух Возрождения. Семнадцати лет она вышла замуж за маркиза Пескара, Ферранте Франческо д’Авалос, великого полководца, победителя при Павии. Она любила его; он ее не любил нисколько. Она не была красивой [245] . Известные нам медали с ее портретом изображают мужественные, волевые и немного резкие черты: высокий лоб, длинный и прямой нос, короткая и суровая верхняя губа, нижняя губа слетка выпячивается, рот сжат, подбородок выдается [246]
244
Особенно между июнем и октябрем 1533 г., когда Микеланджело, вернувшись во Флоренцию, был в разлуке с Кавальери.
245
Прекрасные портреты, в которых хотят видеть ее черты, совершенно не достоверны. Таков знаменитый рисунок в Уффициях, на котором Микеланджело изобразил молодую женщину в каске. В лучшем случае он, исполняя его, мог подвергнуться бессознательному влиянию воспоминаний о Виттории, идеализированной и омоложенной. Голова в Уффициях, действительно, имеет правильные черты Виттории и ее суровое выражение. Глаз озабочен, широк, взгляд жесткий. Шея голая, грудь открыта. Выражение холодной и сосредоточенной резкости.
246
Так изображена она на анонимной медали, воспроизведенной в «Carteggio di Vittoria Colonna» (изданном Эрманно Ферреро и Джузеппе Мюллером). Такою, несомненно, видел ее Микеланджело. Волосы ее скрыты под большим полосатым чепцом, платье — сплошь закрытое, с вырезом у шеи.
На другой анонимной медали она представлена молодой и идеализированной. (Воспроизведена у Muntz’a. «Histoire de l’Art pendant la Renaissance», III, 248, и в «L’Oeuvre et la Vie de Michel-Ange», изд. «Gazette des Beaux Arts». Волосы y нее зачесаны наверх и завязаны лентой надо лбом; одна прядь упадает на щеку, мелкие косички — на затылок. Лоб высокий и прямой; взгляд внимательный, несколько тяжелый; нос длинный, правильной формы, с широкими ноздрями; щеки полные; ухо широкое и хорошо сформированное; прямой и выдвинутый подбородок поднят кверху; шея голая, вокруг нее легкое покрывало; грудь обнажена. Вид равнодушный и надутый.
Обе эти медали, сделанные в разные периоды ее жизни, имеют общими чертами складку, несколько хмурую, у ноздрей и верхней губы и маленький рот, молчаливый и презрительный. Общий вид производит впечатление спокойствия без иллюзий и без радости.
Фрей делает несколько смелое предположение, что Виттория изображена на странном рисунке Микеланджело, помещенном на обороте одного из сонетов: прекрасный и печальный рисунок, которого, в таком случае, Микеланджело никому не хотел показывать. Она изображена пожилой, до половины туловища обнаженной; груди пустые и отвислые; голова не постарела, она пряма, задумчива и горда; ожерелье обвивает тонкую и длинную шею; поднятые волосы заключены в подвязанный у подбородка чепчик, который закрывает уши и образует род каски. Перед нею голова старика, похожего на Микеланджело, которая на нее смотрит, — в последний раз. Он сделал этот рисунок сразу после того, как она умерла. Сопровождающий его сонет — прекрасное стихотворение на смерть Виттории: «Quand’ el ministro de sospir mie tanli..» («Когда владыка стольких моих вздохов…») В издании «стихотворений Микеланджело» рисунок этот воспроизведен на стр. 385.