Жизнь моя, иль ты приснилась мне?..
Шрифт:
2 мая мы проезжаем по центру Берлина.
Берлин в развалинах, всюду руины, битое стекло, обвалившийся кирпич, завалы, сильный запах гари и пыли.
Сумрачный день… Среди нагромождения камней от разбомбленного огромного дома лежит вырванная с корнем большая яблоня, под весенним ветром ее пышная крона тихо шелестит и вздрагивает. Все вокруг освещено красно-оранжевым заревом. Из-за дыма пожарищ и мелкого, накрапывающего дождика солнца не видно, хотя на улицах не по-весеннему тепло.
Везде – на домах и в проемах окон – белые флаги, простыни и даже наволочки. На сохранившихся окнах аккуратные шторы из плотной
«Deutchland, Deutchland, iiber alles!!» – «Германия, Германия превыше всего!»
«Durch Opfer zu dem Sieg!» – «Через жертвы к победе!»
«Vorwarts, Vorwarts, durch Graber!» – «Вперед, вперед через могилы!»
Казенный символ веры фашистского солдата: «Glauben, karapfen, gehorchen!» – «Верить, сражаться и повиноваться!»
И самые свежие: «Berlin bleibt deutsch!» – «Берлин останется немецким!»
«Sieg oder Sibirien!» – «Победа или Сибирь!»
«Wir werden niemals kapitulieren» – «Мы никогда не капитулируем».
«Gott! Strafl England!» – «Боже, покарай Англию!»
Около одного из них мы останавливаемся. Кто-то в лозунг «Никогда русские не будут в Берлине!» внес поправку, зачеркнув слова «никогда» и «не будут», и лозунг справедливо возвестил: «Русские в Берлине!»
Из значительно поврежденного артиллерией и авиацией здания редакции и типографии главной фашистской газеты «Фолькишер беобахтер» («Народный наблюдатель») ветром разносит газетные листы от 20 апреля, заполненные многочисленными похоронными объявлениями об офицерах и солдатах, погибших на Восточном фронте. На первой странице под заголовком «Наши чернила – кровь!» последний призыв к немцам кровью русских написать историю победы под Берлином.
…На бомбоубежищах три крупные желтые латинские буквы – LSR (luftschutzram – бомбоубежище).
У входа в метро – мертвые эсэсовцы. На раскрошенном кирпиче и щебне валяется записная книжка, на раскрытой страничке слова песни штурмовых отрядов:
Бей, барабан, бей, барабан! В поход мы пошли на Россию, Пусть большевистский красный стан Узнает нас и нашу силу. Шиповник алый расцветет, Где провезем мы пулемет!Заканчивается книжка последней записью 1 мая 1945 года: «Эти дни я живу в глубоком мрачном подвале. В моей жизни сплошная ночь. Свинцовое бесчувственное небо, в котором нет больше света, нет солнца и нет чудес. Мы лежим здесь, забытые Богом и покинутые Фюрером. Безжалостная пустота грызет наши сердца, ночь и мрак давят со всех сторон. Раньше мы пели, а теперь мы онемели. У нас нет песен и нет жизни».
Невдалеке – другая книжечка – красная, с гербом гитлеровской империи на обложке. Билет нацистской партии. Он начинается с предисловия Гитлера, затем, на другой страничке, напечатана так называемая «доска почета» с именами гитлеровцев, убитых во время путча 9 ноября 1923 года. На восьмой страничке сверху: «Mitglindsbuch» – «Членский билет № 2828590. Ганс Мюллер, 1909 г. рождения». Личная подпись Гитлера и казначея Шварца.» Фотокарточка молодого улыбающегося немца.
На чердаках, в сараях и подвалах наспех спрятаны, а то и закопаны в землю или просто брошены в мусор и щебень немецкие мундиры и шинели, среди них была и генеральская. Бойцы рассматривают ее, переворачивают, вороша палкой, брезгуя прикоснуться к ней руками.
– Немец линяет,- сказал один из бойцов, ткнув в шинель палкой. – Как змея линяет.
А у самоходного орудия механик-водитель наводит блеск на свои сапоги, пользуясь фашистским флагом, сорванным с немецкой комендатуры, как бархоткой.
Водопровод и канализация выведены из строя. Отопление и освещение – коптилки, керосинки, железные «буржуйки». Санузлы, кухни, коридоры, а нередко и комнаты завалены нечистотами. Кругом смрад, грязь, антисанитария.
Входим в один из уцелевших домов. Все тихо, мертво. Стучим, просим открыть. Слышно, что в коридоре шепчутся, глухо и взволнованно переговариваются. Наконец дверь открывается. Сбившиеся в тесную группу женщины без возраста испуганно, низко и угодливо кланяются.
Немецкие женщины нас боятся, им говорили, что советские солдаты, особенно азиаты, будут их насиловать и убивать… Страх и ненависть на их лицах. Но иногда»кажется, что им нравится быть побежденными,- настолько предупредительно их поведение, так умильны их улыбки и сладки слова.
В эти дни в ходу рассказы о том, как наш солдат зашел в немецкую квартиру, попросил напиться, а немка, едва его завидела, легла на диван и сняла трико.
Одна из женщин показывает документ, подобного которому, казалось, не могла бы изобрести самая извращенная фантазия самого изощренного садиста.
На казенного образца конверте адрес: «Наследникам Густава Блейера: фрау Блейер».
Слева: «Судебная касса Моабит».
Справа: «Касса открыта от 9 до 13 ч. 26.9-44».
Текст: «Предлагается в течение недели оплатить нижеуказанные издержки в размере 838 рейхсмарок 44 рейхспфеннигов».
Далее следует указание: за неуплату – штраф.
На обороте: «Счет за расходы по судебному делу Густава Блейера, осужденного за подрыв военной мощи».
Бухгалтерские графы:
«Выполнение смертной казни……….300
Транспортные расходы………..5.70
Почтовые расходы…………..0.13
Стоимость содержания в тюрьме за 334 дня по 1.50……….532.50
Порто…………….0.12
Всего:…………….838.44»
Пожилой немец, появившийся из глубины темного коридора, смертельно испугался, увидев русских, упал на колени, хватая за ноги солдат, рыдая, умоляя, чтобы его пощадили.
…Он хватает руку ближе других стоящего офицера, хочет ее поцеловать. Но рука вовремя отдернута…
Вытаскивает из бумажника и показывает справку полиции о том, что Бойер как политически неблагонадежный лишен права служить в вооруженных силах Германии. Такие бумаги показывают многие берлинцы, как будто они были у них заготовлены…
…Народ голодал. Дети, старики, женщины освобождаемых районов Берлина огромными толпами набрасывались на продуктовые магазины и ларьки. Убитые лошади растаскивались на куски за считанные минуты. Голодные дети буквально лезли в танки, под огонь пулеметов и орудий, лишь бы добраться до наших кухонь, или к бойцам, чтобы получить кусок хлеба, ложку супа или каши.