Жизнь моя
Шрифт:
Она вошла. Кухня была положительно средневековой, но на полке у раковины она обнаружила телефон и автоответчик. Антонию ожидало четыре сообщения. Нерисса нажала на «Пуск».
Услышав голос Патрика, она задохнулась.
Она прослушала все четыре сообщения. Все они были от него. «…Я вылетаю первым же рейсом, — гласило последнее. — Думаю, нам нужно разобраться с этим, Антония. Я действительно так думаю. Если ты захочешь… Я знаю, я смогу. Я… Я люблю тебя. И я никогда не переставал любить тебя».
Она недоверчиво
Она стерла все четыре сообщения и покинула мельницу.
Глава 32
Прибыв в Перпиньян в четверг утром, Патрик не обнаружил «дискавери» на стоянке в аропорту.
Он тупо, разглядывая пятна масла на мостовой. Ему понадобилось минут пять, чтобы догадаться: это, должно быть, Нерисса взяла машину. Он удивился, почему простое умозаключение далось ему с таким трудом. Возможно, от недосыпа. Большую часть ночи он провел, составляя сопроводительные записки к делам, затем еще пару часов, очищая свой стол, перед тем как вызвать такси в аэропорт. После пятидесяти минут тревожного сна в самолете голова казалось ватной.
Он попытался подсчитать, сколько он вообще спал за последнюю неделю, и бросил, дойдя до десяти. Что-то заумное о лишении сна носилось в его памяти, но он не мог уловить, что именно, и оставил это.
Капли дождя на лице возвратили его к реальности. Он вернулся к терминалу, взял машину на прокат и добрался до Ля Бастид к одиннадцати тридцати. «Дискавери» был припаркован у дома. О черт! У него нет сил для очередного обмена мнениями с Нериссой.
Автоответчик в холле молчал, на столе не было писем. Он выругался. Он ожидал найти что-нибудь от Антонии.
Нериссу он обнаружил на кухне, в пальто, она писала ему записку.
— Я уже уезжаю, — сказала она, пряча записку в карман. — Я приехала забрать свои вещи.
Ее лицо было безмятежным. Она, казалось, приняла то, что между ними все кончено.
Он сел, поставив локти на стол. Комната плавно кружилась, напоминая ему о бессонной ночи. Нерисса поставила перед ним кружку черного кофе и сказала, что он выглядит ужасно.
— Все в порядке, просто я немного устал, — пробормотал он.
Кофе был хороший, и комната скоро перестала кружиться. Он вкратце рассказал ей об отставке из Палаты и прощании с Моджи.
Она подняла бровь:
— Это что, время избавления от старых обязательств?
Он попытался улыбнуться, но ничего не вышло — лицо было деревянным.
Она взяла свои ключи.
— Я оставлю машину в аэропорту, на обычном месте.
— Хорошо.
Он вынес ее сумки и погрузил в багажник. Открыв дверцу, она повернулась и через плечо сказала:
— О, совсем забыла! Вчера вечером столкнулась в деревне с Антонией. Она просила передать тебе привет.
Он едва удержался, чтобы не вспыхнуть.
— И что она сказала еще?
Нерисса завязывала свой шарф. Она покачала головой:
— Она очень спешила, хотела забрать сообщения и снова уехать.
Он
Что ж, ты не мог получить более ясного ответа, чем этот. Прекрасная работа, Патрокл! Ты ушел и опять потерял ее.
Он осознал, что Нерисса с любопытством наблюдает за ним.
— Извини, — сказал он, — ты хотела ехать.
Она одарила его кривой улыбкой, в которой было нечто такое, чего он не мог понять. Потом положила руки ему на плечи, встала на носочки и легко поцеловала в губы.
— До свидания, Патрик. И — удачи! — Еще одна странная улыбочка. — Что-то мне подсказывает, что она тебе понадобится.
Во вторник, в полдвенадцатого утра, Антония выключила свой лэп-топ, повесила сумку на плечо и покинула университетскую библиотеку ради бодрящей чашки кофе.
В прокуренной маленькой столовой, ставшей ее прибежищем за последние четыре дня, она отказалась от намерения выпить бокал вина, предпочитая, подводить итоги на трезвую голову.
За прошедшие дни она узнала удивительно много о живших два тысячелетия назад римлянах, но все еще недостаточно, чтобы вернуться домой.
Валерия Атилия, дочь виноторговца, была наименее подходящей из всех. Согласно «Римским надписям в Британии», она завершила свой жизненный путь в Колчестере. Мемориальная доска описывала ее брак обычным акронимом SVQ. Это было сокращение от «Sina Una Querella», или «Без ссор». Что-то непохоже на женщину, которая однажды укусила возлюбленного в шею и ногтями расцарапала ему щеки.
Наиболее вероятной кандидатурой ей казалась Эмилия Сатурнина. Коллега из Копенгагена сообщил, что погребальная урна Эмилии была украшена изображением граната. Для римлян гранат — это символ вечной жизни. Конечно, было бы некоторой натяжкой считать, что он присутствовал и на личной печати Эмилии, но Антония подозревала, что она на правильном пути и Эмилия — та самая, кого она ищет.
Наконец, была еще Тацита Корнелия. Она нравилась Антонии больше всех, даже если и не была Ликарис. Имя Тациты упоминалось в одном из писем Плиния Старшего как блестящий пример влияния умной и сильной матери на своих детей. «По общим отзывам, это была женщина, исполненная великой смелости и глубины чувств, кои качества она и сумела передать подрастающему поколению», — писал Плиний несколько напыщенно.
Молодые Корнелии выросли в Афинах. Из «Каталога греческих папирусов» 1893 года Антония узнала, что позже они приняли для своих личных печатей растущий месяц — символ их матери.
Гранат или растущий месяц?
Ничто не подталкивало ее память. Она не могла ничего представить в пустующем углу кубка. По всей видимости, ее усилия по разгадыванию загадки Кассия обречены были остановиться на этом.
Вертя в руках чашку, она наблюдала за людьми, прогуливающимися по мостовой в лучах весеннего солнца. Какой-то парень положил руку на плечи подружки, обнял ее и громко засмеялся. Может, он смеялся над чем-то забавным, сказанным девушкой, а может, просто от радости быть молодым и влюбленным.