Жизнь на двоих
Шрифт:
Вот и не знаю, какую жизнь я сейчас веду. Ведь для всех я разная. Даже для Ника.
Одна я перевязывает его раны.
Вторая сбивчиво отвечает ему не до конца выученный урок.
Третья — корпеет ночью над книгой в библиотеке, а он исподтишка подглядывает за этим из-за стеллажа. Думает, что незаметно.
Порой даже я сама не могу понять, кем являюсь на самом деле. И это пугает. Раньше было проще.
Как же я устала за эти три дня! А ведь мы просто доехали до границы родного Ассара! Спокойной тихой страны, не ведущей войны, по землям
Да, я требовательна к удобствам и изнежена постоянным вниманием к собственной особе. Роль девушки из народа меня тяготит. Хотя — теперь юноши. Одежда Софьи погибла при встрече с разбойниками. И я — немой подросток. Почему немой? Потому что изменить голос на мужской не могу — он выдаст мой пол, даже если чихну или откашляюсь.
Но лежать в гостиничном номере с ободранными боками тоже не сахар. Вот Мотя никуда не денется, потому, что характер его ранения предрасполагает к покою. А мне на месте не сидится — готовясь в дорогу, наделала множество ошибок, которые необходимо исправить. Звать с собой Савку не хочется, уж очень он меня будоражит, а важных, требующих сосредоточенности, дел сегодня предстоит много.
Прежде всего, нужно купить лошадку.
Побродив по рынку, я нашла смирную кобылу среднего возраста, годную для использования под седлом. Собственно, потом мне потребовались и седло, и уздечка, и потник. Объяснялась с продавцами знаками и даже вполне преуспела в этом. Ещё и проехалась на своей покупке — надо же было с ней познакомиться. Лошадь, как лошадь. Спокойная и не прочь чем-нибудь полакомиться. Так и прошло полдня.
Передав кобылу на попечение гостиничного конюха, я устроилась в обеденном зале нашего пристанища. Или, как он называется? Здесь не только постояльцы едят, но и любой, кто пожелает. И пьют. Больше, чем едят.
Уплетая рагу, а оно тут замечательное, я ушла в мысли о ждущих нас тяготах дальнейшего путешествия. Туманно всё впереди и тревожно на душе.
— А с чего ты, Липа, решил ко мне проситься? Или обидел тебя Хрын? — донеслось до меня сзади. Я не стала оборачиваться. Там сидели двое ничем не примечательных мужчин с кувшином и кружками.
— Нам бы в ином месте поговорить, без лишних ушей, — ответил другой голос.
— Этот шибздик глухой, как тетеря. Видел, чай, что знаками объясняется.
— А-а! Да. Нету больше Хрына. Кончился. И ватаги больше нет. Налетели мы на троих — мужик, парень и девка. Атамана они положили на месте, а остальных изувечили. Те, кто с девкой связался — уже кончаются, хотя сразу-то мы оттуда ноги унесли. Трым заговаривается, у Штыпа и Куни кисти рук отрубаны а у Заки и вовсе ноги отнялись. Сгоряча сколь-то отбежали… — тяжелый вздох завершил печальное повествование.
— Отец-Проводник обещал, что побитым поможет деньгами, — снова первый голос.
— Так вот и жду, когда он в эти края заглянет. Не слыхал, скоро он сюда наведается? — а это Липа. Не иначе, из той шайки злодей, что нас поколотила.
— Не было слуха, — послышался звук,
После паузы, в течение которой тишину нарушали громкие глотки, беседа продолжилась.
— Знаешь, Липа, Отец-Рубежник велел нам беженцев Гринрингских больше не грабить, а пропускать беспрепятственно. Так что и мы подадимся на тракт. Сам понимаешь, с церковниками нынче спорить опасно. Так расскажи-ка, что там за девка и как эта команда выглядит? Уж не стражники ли западню вам устроили, подослав справных воинов в виде обычных путников?
— Во как! Знаешь, Пень, и ведь похоже на западню. Сперва пацан со скалкой на нас бросился — мы чуть со смеху не попадали. Разом его снесли и стали окружать большого мужика с мечом. Тот сразу ухватку воинскую показал, вот и решили мы его завалить. Так сначала девка на нас налетела, как мегера верещала и как змеюка извивалась от ударов уходя. А из руки у неё будто жало выскакивало. И тут пацанёнок со спины оглоблей разом двоих снес, а еще до того трое обезручели — воин то и дело доставал клинком до запястья, а то вертанётся, да рукоятью по голове. Верно говоришь. Не иначе — засада была.
Больше ничего интересного в разговоре не прозвучало. Поняла только то, что Липу Пень в свою ватагу принял в расчёте на то, что тот сумеет распознать опасных путников и предупредит, чтобы не связывались честные лихоимцы с подозрительными прохожими.
Я заволновалась. Понятное дело, что говорили о нас! Как бы только не узнали!
Интересные разговоры ведутся в харчевнях этого городка. Выясняется, что Отец-Проводник поддерживает разбой на дорогах. Как он это делает? И зачем? И что это ещё за Отец-Рубежник? Тут же маркиз Урпт вершит суд и расправу, охраняя северную границу Ассара! Никому, кроме королевы не позволит он распоряжаться в своём уделе. Стражники в этом графстве служат ему, и никакие церковники ничего с этим поделать не смогут. Теоретически.
На самом же деле разбойничьим шайкам предписано не трогать идущих сюда Гринрингских беженцев.
Думай дальше, принцесса. Что это значит? Значит, что раньше их грабили, отчего они боялись переселяться в Ассар из мест, где безобразничают шайки наёмников и рыщут дружины алчных баронов. А поскольку тутошний маркиз не препятствовал приходу на его земли новых работников, то этим занялась церковь, послав на перехват всякое отребье.
Да уж! Какие-то тайные рычаги шевелятся по воле отнюдь не королевской, и узнать об этом получается исключительно случайно.
— Эй, косолапый! — так меня окликнули, когда я шла в лавку оружейника. По правде говоря, изображать мальчишку оказалось необыкновенно легко — коросты на моих многочисленных ссадинах причиняли боль при движениях, отчего пластика тела претерпела катастрофические изменения — я чувствовала себя раком. Так велико было чувство колючей скорлупы. Колючей внутрь.
Естественно, на слова я не прореагировала — не поминали при мне о случаях, когда слышащий человек не мог бы говорить, если он не искалечен. Так что наследная принцесса в образе глухонемого оборванца должна хорошо исполнить принятую на себя роль.