Жизнь начинается сегодня
Шрифт:
— Это как же так может быть? — недоверчиво качая головой, посомневался председатель. — Мысленное ли это дело? Не может быть, чтоб кто-нибудь из своих.
— Больше некому, — угрюмо твердил Андрей Васильевич. — Тутошний кто-нибудь, нашенский пакость эту сделал!
— А для чего?
— Для чего?
Они взглянули друг на друга, встретились взглядами и враз выругались:
— Чорт!
— О, язви их!.. В таком разе получается, что в самой коммуне вражьи подпаски угнездились!
— Внутре орудуют!..
И они снова выругались,
— Дело, Андрей Васильевич, тонкое, — отведя душу, установил председатель. — Надо округ его с умом обойти. Надо всю эту механику наскрозь вызнать да на чистую воду вывести.
— Надо! — согласился завхоз. — Безо всяких лишних разговоров надо!..
На закрытом заседании партячейки Степан Петрович, рассказывая о случае с анонимной запиской, подброшенной Василию Оглоблину и затем украденной у завхоза, уныло признался:
— Точит тут у нас внутри червяк поганый! Вот оногдысь лучшую корову сгубили, теперь бумажку, чтоб улики не было, выкрали! В самой середке у нас тут червяк этот сидит!.. Никого же, товарищи, кроме своих, на поле не было, когда у Андрей Васильича портомонет украли! А в портомонете и денег-то не было — все бумажки нестоющие да та самая меж ними!..
— Подкулачники, а то и прямые пособники кулацкие действуют, — определил Зайцев. — Плохо отбор вели. Плохо чистили.
— Да ведь только-что и чистку мы провели. Кажись, всех, кто неподходящий, из коммуны выкинули.
— Откуль они и берутся, сволочи эти?
— Червь поганый... — повторил свое Степан Петрович. — Он, может, маленький, пустяковый, но вредный и его и не видать... Не сыщешь.
Зайцев задумчиво покрутил карандаш в пальцах.
— Вот вы главного кулака своего, Некипелова, упустили. Против его данные были насчет контрреволюции. А он у вас промеж пальцев утек... Тогда у старухи у его документы подозрительные нашли.
— Это которые власов мальчишка у матери отнял?
— Те самые. Там среди пустяков всяких, банковской книжки да царских бумажек письма имелись. Наводящие письма.
— Я читал, — мотнул головой Степан Петрович. — Я все это тогда же сразу в район отправил.
— Мне в районе и показывали. У Некипелова связь с организациями белыми имеется. Бесспорно... Ну, а вот это здешнее, эта пакость самая — надо искать. Это слыханное ли дело — только-что мы очистку произвели, кой-кого вытряхнули, а, оказывается, не до самого корню.
— Не до самого корню, — закивали головами окружающие.
— Стало быть, оставили кого-то па племя.
Зайцев взглянул на Степана Петровича:
— Твое старанье, Степан Петрович! Твое да сельсоветчиков мягоньких! Чего глядели?!
— Глядели?! — вспыхнул Степан Петрович. — А я разве без дела, сложа руки сидел? У меня делов полой рот. Посевную проворачивать надо было, хозяйство всей коммуны сколачивать, об людях, об каждом думать да душой болеть! Туда, сюда... не на печке лежал... Голова моя аж вспухла от делов да от забот...
—
Степан Петрович вскочил на ноги.
— Сымай меня! — крикнул он Зайцеву, — Сымай с моего места, коли я хулой!
— Снять не хитрость, — спокойно возразил Зайцев. — Снять тебя — плевое дело. Да ведь если всех сразу снимать, так и работать некому будет. Нет, мы тебя сымать не станем. Ввернем тебе мозги на привычное, на правильное место, да и заставим по-настоящему дело свое исполнять.
— По-большевицки! — подхватили остальные члены ячейки.
— Не сходя с генеральной линии!.. По директивам!
— Безо всяких виляний!..
— Какие мои силы есть, все кладу на работу! — перекрикивая товарищей, озлился Степан Петрович. — Не хуже иных!..
— Это мало: не хуже иных! Ты поступай, чтоб лучше быть!
— Ну, ладно, — спохватился Зайцев. — Об тебе, Степан Петрович, всерьез разговаривать будем после выясненья. Теперь главная забота уследить — чье это дело, записки с угрозами подкидывать, да потом их грабастать обратно? Я уж по одной линии пустил об этом обстоятельстве. Расследуют. Но нам самим нужно зоркими быть. Этих заимочников, Галкина да Степанчиковых, нужно под наблюденье взясти. Особливо по части того, кто из коммунаров связь с имя поддерживает. Может, тут она самая главная ниточка спрятана. А уж по этой ниточке возможно и до преступников настоящих доберемся.
— Галкина надо пощупать. Хитрущий мужик.
— Горит он теперь злобой за то, что обложили его, как кулака.
— Ну, дополнительно, — озабоченно добавил Зайцев, — надо, чтоб Оглоблин Василий поопасался. Могут из-за угла изувечить мужика. Пусть ухо востро держит.
— Да, он немножко шальной. Лезет без огляду.
— Попридержите его...
Когда после этого заседания завхоз Андрей Васильевич, отведя в сторону Василия, сказал ему о совете ячейки, Василий рассмеялся.
— Хо! Это пугают зря!.. Знаю я. На дурность берут. Думают, что испугаюсь. А я обратно. Я пуще их шуровать теперь стану.
— Ты шуровать-то шуруй, да не пронеси очка.
— Нет, не пронесу!..
А вечером, после работы, Василий передал свой разговор с завхозом Артему.
— Наставленье тебе, Василий, правильное сделано, — подтвердил Артем. — Не корчи из себя ероя! Ухнут из-за угла, вот тебе и весь веселый разговор.
Глава восьмая
Когда Филька после перетряски в коммуне понял и убедился окончательно, что ни мать, ни его, ни Зинаиду не тронут, он снова пристал к трактористу и к ребятам-комсомольцам, чтоб его устроили на курсы. Но время было горячее, о курсах не думали, жгло и беспокоило сегодняшнее, трудовое, все, что от ранней зори до вечера наполняло жизнь коммуны. И Фильку загрузили работой так, что он целыми днями вместе с другими коммунарами — полными работниками — пропадал в поле.