Жизнь начинается сегодня
Шрифт:
По дороге из Сухой Пади ехал медленно и сонно воз. Рыжая лошадь лениво перебирала ногами, вздымая легкую пыль. На возу полулежал рыжебородый мужик. Он поглядывал по сторонам, и лицо у него было озабоченное, встревоженное и взгляд напряжен и насторожен. У самого почти въезда в деревню, там, где через глубокий, грязный овраг переброшен был мостик, мужик придержал лошадь, которая охотно остановилась. Мужик слез с воза, для видимости оправил шлею, прошел по покряхтывающим мостовинам, потрогал шаткие перильца, затем перевел лошадь через мост и снова
Он пробыл там не долго. Глухие удары и скрежет и треск отметили его пребывание там. Что-то сделав под мостом, он вылез, опять огляделся, тщательно отряхнулся, уселся на воз и погнал лошадь по дороге, которая, сворачивая в сторону, вела мимо деревни в поля.
А солнце в это время поднялось повыше, петухи в деревне запели дружнее. Тени стали гуще и четче. Утро налилось солнечным сиянием, созрело и поплыло над полями, над дорогою, над деревней и над быстро удаляющимся возом. Утро поплыло широко, привольно и ликующе.
Когда солнце окрепло окончательно и отметило начинающийся день, тракторист Николай Петрович, с вечера еще приведший в порядок машину, вывел свой интер из сарая. Тарахтенье машины вспугнуло затишье улицы. Из дворов показались коммунары, повыскакивали еще не стряхнувшие с себя остатки сна собаки.
Филька, услыхав гул мотора, выбежал из избы, поспешно дожевывая на ходу кусок хлеба.
— Миколай Петрович! — закричал он. — Подвези меня в поле! Ты на Журавлины бугры? Мне туды же!
Тракторист оглянулся на звонкий окрик, узнал Фильку, усмехнулся и мотнул головой:
— Прицепляйся! Сейчас заберем воз да и — айда!
С Филькой тракторист в последнее время стал обращаться бережно и с какой-то насмешливой ласковостью. Фильку приставили к другой работе, оторвав от трактора, возле которого он пока что праздно и бестолково вертелся, но это не мешало Николаю Петровичу часто встречать мальчика и ввязываться с ним в веселый и шумный разговор. У Фильки были смышленые, задорно поблескивающие глаза, были нежные ямочки на щеках. И эти глаза и эти ямочки живо и остро напоминали трактористу Зинаиду.
— Тебя опять жучить будут, как тогда? — весело спросил Николай Петрович, когда Филька прицепился сбоку к машине. — Опять пошлют куда-нибудь, а ты болтаться станешь цельные сутки!
— Сказал тоже — цельные сутки! Я, может, минуты какие-нибудь проездил тогды, — обидчиво возразил Филька.
— Знаю я твои минуты, — хохотал тракторист, подворачивая к огромному возу, на котором были навалены мешки и на который с шутками и легкой перебранкой громоздились коммунары.
— Филь! — раздалось оттуда, и Николай Петрович встрепенулся, услыхав голос Зинаиды. — Ты в обед вернешься?
Филька оглянулся, озабоченно сморщился и, подумав, солидно ответил:
— Не знай. Как работа.
— Он, Зинаида Власовна, человек важный, у него делов полон рот, — засмеялся тракторист, приветливо кивая Зинаиде. —
— Смеяться нечего, — огрызнулся Филька, и уши у него заалели. — Может, у меня строчное что будет...
— Ну, слушай, деловой человек! — посмеиваясь над братишкой и украдкой кидая сияющие взгляды на Николая Петровича, подошла ближе Зинаида, — в обед тут тебе дело найдется. Прибежишь или с кем попутным приедешь.
Филька что-то проворчал под нос и отвернулся от сестры.
Воз прицепили к трактору. Тарахтя и громыхая, машина быстрее потащилась по пыльной улице, оставляя за собою широкие борозды. Зинаида осталась в деревне и, раза два оглянувшись на трактор, пошла к избе, в которой недавно устроили ясли.
Когда трактор повернул с главной улицы на боковую, чтобы скоротать путь, кто-то с воза крикнул трактористу:
— Николай Петрович, валяй нижней дорогой. Там дорога шибко накатна.
Тракторист оглянулся и снисходительно возразил:
— Нам с этаким коньком никакая дорога нипочем.
— Ну, катай тогды прямо!
Трактор зашумел сильнее, зарокотал, зазвенел всеми своими железными частями, выбросил из-под себя густые клубы пыли и дыму и пошел прямо туда, где дорогу опоясывал мостик.
На возу шумели и пересмеивались. Филька заглядывал Николаю Петровичу в лицо, ерзал на месте и все порывался ухватиться за руль, но не смел.
Утро развертывалось широко и уверенно. Заря погасла. Ярко и сочно сияло солнце.
Когда настил моста со зловещим скрежетом и скрипом стал неожиданно оседать под передними колесами трактора, Николай Петрович ничего не заподозрил, ничего не сообразил и дал большую скорость. Машина рванулась, мост заколыхался, прогнулся и медленно пополз вниз.
Для задних, для тех, кто беспечно и шумно сидел на прицепном возу, необычные движения трактора показались смешными и забавными, и они успели еще выкрикнуть смешное, дразнящее и незлобиво задевающее тракториста, но вслед за тем, внезапно поняв, они закричали по-иному. И с громкими воплями ужаса и огорчения они стали скакать с воза, падая и отбегая в сторону.
Трактор, въехав на мост, повалился вместе с обвалившимся, рухнувшим помостом. Николай Петрович, широко округлив глаза и оскалив злобно зубы, что-то делал ненужное и бесполезное с рулем, но в самый последний миг опомнился и прыгнул в сторону. Он упал в канаву, ударившись боком о деревянные устои моста и, почувствовав, что что-то хрустнуло в его правом боку, потерял сознание.
Прицепной воз свалился на сторону и застрял на уцелевшей части моста. Коммунары опомнились, поняли, в чем, дело, и, шумя и яростно ругаясь, кинулись обратно к рухнувшему мосту и к повалившемуся набок, постреливающему и рокочущему неровно и с шипением трактору. Недалеко от него они нашли в канаве неподвижного, бледного тракториста, и, толкаясь, нелепо суетясь и мешая друг другу, потащили его на чистое место, на дорогу.