Жизнь начинается снова. Рекламное бюро господина Кочека (сборник)
Шрифт:
— Хорошее в нашей жизни только начинается, — ответил Сарян.
Астхиг засуетилась:
— Садитесь, пожалуйста! Жаль, не могу сварить кофе, но, кажется, здесь можно заказать.
— Не беспокойтесь, Астхиг. Быстро собирайте вещи — и поехали к нам, дома поговорим обо всем, — предложил Апет.
Сирануш стояла растерянная, она смотрела то на своего племянника, то на его жену и дочь. Сирануш никак не могла поверить, что этот взрослый мужчина с седой головой — тот самый шустрый, смышленый мальчик, которому она носила завтрак в школу.
— Боже мой, сколько прошло времени и как все изменилось! — вдруг воскликнула
— А я помню еще, как бабушка сердилась на тебя, Сирануш, когда ты выходила в палисадник на свидания с Апетом, — сказал Сарян.
— Ты же сам носил мои записки к Апету, — засмеялась Сирануш.
— У меня были другие расчеты, о которых ты не знала: Апет учил меня искусству метания ножей, и вообще дружба с караванщиком и лучшим наездником нашей долины давала мне повод хвастаться перед ребятами…
— Ах так, значит, не бескорыстная любовь ко мне руководила тобой?
— Ты же знаешь, Сирануш, что я любил тебя больше всех моих теток, но у Апета бывало столько интересного… Помню, однажды я пришел к нему, он тогда прятался в яме под полом и вышел оттуда, когда жандармы ушли из армянского квартала… Я тогда получил первое боевое задание. Как я был счастлив, что мне доверяют серьезное дело! Апет поручил мне с ребятами переносить патроны в крепость. — Сарян задумался. — Надеюсь, что ты и сейчас будешь учить меня, только не метанию ножей, а новой жизни.
— Тут моя помощь вряд ли потребуется, научишься сам, — ответил Апет, улыбаясь и обратился к Астхиг: — Собирайтесь, и поехали.
Муж и жена нерешительно переглянулись.
— Ну, что задумались?
— Право, не знаю, — ответил Сарян.
— Брось церемониться. Квартира у нас большая, места всем хватит. Поживете с нами, а там посмотрим. Мурад, помоги гостям перенести вещи, машина ждет внизу.
Глава третья
На комбинате
Молодой Мурад проникся теплым чувством к новым родственникам. Ему нравилось открытое, задумчиво-мечтательное лицо много видавшего и выстрадавшего Саряна, он любил слушать его задушевные, полные житейской мудрости рассказы. Невольно вызывала уважение опрятно одетая, приветливая Астхиг, вечно хлопотавшая по дому. Она, как наседка, не сводила ласковых глаз с мужа и дочери, трогательно заботилась о них. Но Мураду особенно пришлась по душе юная Такуи, так непосредственно проявлявшая свои бурные чувства. Она восторгалась всем и на каждом шагу, как маленькая девочка, била в ладоши, громко и радостно хохотала. Такуи бегала по городу и, возвращаясь домой, без конца рассказывала о своих впечатлениях. Заназан взялась обучать ее русскому языку. Они поставили перед собой задачу — каждый день запоминать пятьдесят слов. Часто по вечерам Мурад слышал, как Такуи с каким-то особым акцентом мягко произносила русские слова.
Мурад с удовольствием сопровождал приезжих повсюду, повез их к высокогорному озеру Севан, показал целую систему строящихся гидроэлектростанций, побывал вместе с ними в колхозах плодородной Араратской долины. В окрестностях Эчмиадзина они обошли развалины дворцов, монастырей, крепостей и открытых амфитеатров. Здесь каждый обломок,
От посещения строительных площадок, колхозов и исторических мест Мурад сам получал большое удовольствие и ничего не имел против провести остаток отпуска в обществе этих милых людей, если бы не телеграмма директора комбината, предлагавшая ему немедленно вернуться на работу. Перед отъездом в Ленинакан Мурад уговорил Саряна приехать к ним работать.
— Вы наладчик ткацких станков, где же вам работать, как не у нас на комбинате! Замечательный коллектив, великолепное оборудование! Настоящий текстильщик только у нас может развернуться и показать свои способности. Право, приезжайте.
— Я подумаю, — неопределенно ответил Сарян.
— Тут и думать нечего, я вас буду ждать, — сказал Мурад и уехал.
Снова, как два года тому назад, когда он возвращался с фронта, перед Мурадом зажглись ослепительными огнями огромные окна комбината, снова он слышит гул ткацких станков, дышит воздухом родного цеха…
В цехе ткачихи обступили Мурада со всех сторон, а старый помощник мастера дядя Маркар протянул ему мозолистую руку и сказал:
— Поздравляю тебя, Мурад Апетович. Мы все очень рады, уверены, что ты не подведешь свой коллектив.
Эти слова дяди Маркара озадачили Мурада: с чего это вдруг старик стал величать его по имени и отчеству, с чем решил поздравить?
— С чем это поздравляете меня, дядя Маркар? — спросил он.
— Будто не знаешь!
— Что же я должен знать?
— Тебя, брат, выдвигают начальником нашего цеха. На последнем производственном совещании сам директор сказал. Правильно делают: ты парень молодой, энергичный, технически подготовлен, справишься. Недаром ты мастерству у меня обучался. Я еще тогда говорил, что из тебя выйдет толк. Рад, что не ошибся.
— Правда, Мурад Апетович, мы все рады за вас, — заговорили ткачихи.
Раздался гудок, заработали моторы, и рабочие разошлись по своим местам. Мурад, взволнованный, направился к директору.
Директор комбината Месропян, подвижной, энергичный человек лет сорока, был большим весельчаком. Он ставил профессию текстильщика превыше всего и любил пофилософствовать по этому поводу: «До тех пор пока будут жить люди на нашей грешной планете, будут и текстильщики; следовательно, наша профессия вечная. Она гуманная, поэтическая. Кто одевает людей? Мы, текстильщики. Кто приносит им радость? Опять же мы. Вспомните, как вы были счастливы, когда ваши родители купили вам первое красивое платье. А в канун вашей свадьбы разве вы не сшили себе новый костюм, не подарили будущей жене отрез крепдешина? Наш труд молодит людей, делает их красивыми. Посмотрите на наших девушек в разноцветных платьях, — они словно цветочки. Кто их делает такими? Мы, текстильщики!»