Жизнь начинается снова. Рекламное бюро господина Кочека (сборник)
Шрифт:
— Нет, ребята, нам тут делать больше нечего. Собирайтесь, завтра рано утром тронемся в дорогу, — сказал Мурад.
— Как? Они тебя избили, а мы, как трусы, не отомстим? — возмутился Качаз.
— Мурад прав, — слабым голосом произнес Мушег, — не надо ввязываться в новую историю. А если говорить об обиде, то это мелочь по сравнению с тем, что мы пережили.
На следующий день, купив на базаре ослика и посадив на него Мушега, они вышли из города и двинулись по направлению к железной дороге.
Сейчас они шагали через плодородные земли Анатолы — Сивасского
Лето подходило к концу. На полях колыхались налитые зерном пшеница, ячмень. А ближе к деревням, по обеим сторонам дороги, нескончаемой вереницей тянулись сады, огороды, бахчи. Всего было много, благодатная земля давала обильный урожай, но сами труженики ходили в лохмотьях, полуголодные: все эти огромные просторы принадлежали беям и кулакам. В турецких селах, куда иногда заходили ребята, совсем не осталось молодых мужчин, их взяли в армию, и все приходилось делать женщинам или старикам. Рабочих рук не хватало, и крестьяне охотно предлагали работу. Иногда ребята по нескольку дней задерживались в больших селах, помогая убирать урожай.
Работая на полях рядом с крестьянами-турками, они близко видели жизнь деревни. Не раз они бывали свидетелями приезда в деревню чиновников, которые в сопровождении жандармов собирали налоги. Чиновники забирали у крестьян все, а при сопротивлении еще и избивали их.
Мурад постепенно начал смотреть на мир другими глазами. Оказывается, турки тоже не одинаково живут. Взять этих бедных крестьян, — разве чиновники и жандармы относятся к ним лучше, чем к армянам?
— Смотри, Ашот, жандармы с этими крестьянами поступают не лучше, чем с нами: последнее отбирают. Я сейчас вспомнил, как они отбирали ваших овец, помнишь? — спросил как-то Мурад.
— Конечно, помню. Только своих они не убивают, — ответил Ашот.
— Хочешь, чтобы убивали всех? Тогда некому было бы работать, — вставил Качаз.
— А по-моему, окажи крестьяне сопротивление, жандармы убили бы и их, — сказал Мурад.
Глава седьмая
Рассказ Мушега
Мушег совсем уже поправился. Он теперь не ехал на ослике, а бодро шагал со всеми. Иногда, идя рядом с Мурадом, он вспоминал те счастливые времена, когда они учились в школе и жили, окруженные любовью и лаской. И однажды Мушег спросил:
— Скажи, Мурад, ты видел, как погибли мои мать и сестра Астхиг?
— Нет,
— Это правда?
— Истинная правда. Я видел твою сестру за несколько дней до Дерсима, после того как мать Апета легла на дороге и не захотела подняться. Когда мы остановились на ночлег, Астхиг разыскала нас, села рядом и утешала как могла. Ты ведь знаешь, какое у нее было сердце!
— Мне ли не знать! — вздохнул Мушег.
— Она очень сокрушалась, что ты пропал, но верила, что найдешься.
— Вот я нашелся, а ее нет.
— Может быть, она где-нибудь тоже думает о тебе. А вот нашей Аместуи нет, нет и бабушки. Я сам видел, как у нее хлынула кровь из раны, и, знаешь, до сих пор не могу себе простить, что не подошел тогда к ней, не облегчил ее последние минуты…
— Ты же не виноват: сестру хотел спасти.
— Нет, струсил я в ту ночь. Мне бы переплыть обратно, может, она еще была жива; может, я и брата нашел бы. Если Нубар даже остался жив и его взяли курды, он все забудет, станет курдом и я его больше не найду…
Погруженные в свои воспоминания, оба они замолчали.
Как-то вечером устроили привал. Лежа на душистой траве, ребята тихонько пели.
— Вот сейчас бы твои серебряные часы, Смпад! Мы узнали бы, сколько времени, — пошутил Качаз.
— Что часы? Часы — ерунда! Если останусь жив и доберусь до Стамбула, куплю не одни часы.
— Интересно бы знать, как ты это сделаешь? Наверное, у твоего отца там лавка осталась? — не отставал от Смпада Качаз.
— Заработаю!
— Значит, ты собираешься стать богачом? — спросил Ашот.
— А как же! Обязательно!
— Смпад, когда разбогатеешь, не забудь меня, возьми к себе на работу, — пошутил Мушег.
— Не беспокойтесь, ребята, всех вас устрою, — ответил на шутку шуткой Смпад.
Так понемногу завязался разговор. По просьбе товарищей Мушег рассказал о том, что с ним было.
— После падения крепости меня вместе с остальными повели вниз. Я видел, как ребята и старики шагали сквозь шеренгу озверевших, опьяненных кровью людей… Казалось, не было никакого спасения, и я пустился бежать. Сзади раздались выстрелы, — стреляли в меня, но, как видно, промахнулись. Я добежал до какого-то полуразрушенного дома. Вокруг ни души. Отдышавшись, побежал дальше и очутился в саду. Там, спрятавшись за деревьями, я стал наблюдать. Посредине сада стоял маленький домик, из которого часто выходила в сад пожилая женщина. Убедившись, что она одна, я рискнул постучаться. Старуха не удивилась моему появлению, словно она ждала меня.
«Спасите…» — только и мог сказать я, так как был очень слаб, чуть не свалился у ее ног.
«Бедный мальчик!» — промолвила она и повела меня в дом.
Она напоила меня молоком, дала кусок белого хлеба, принесла теплой воды, велела умыться и, когда я пришел в себя, уложила спать.
Вечером пришел ее муж. Я, притворившись спящим, слушал их разговор.
«Это его аллах послал к нам, — сказал муж. — Пусть живет у нас, и, если наш сын не вернется, мы его усыновим».
«Парень смышленый, но, видимо, очень настрадался».