Жизнь начинается снова. Рекламное бюро господина Кочека (сборник)
Шрифт:
— Эй, кто ты? — крикнул ему настороженным голосом крестьянин.
Мурад ничего не ответил. Ноги его сами подогнулись, и он упал лицом в липкую грязь.
Крестьянин остановил лошадь, сошел с арбы и подошел к мальчику. Он легко перевернул слабое тело Мурада и покачал головой — перед ним было только жалкое подобие человека.
— Опять армянин, — тихо произнес крестьянин, будто боялся, что его могут услышать, и добавил уже со злостью: — Ироды, что делают с людьми!
Он поднял безжизненное тело Мурада на руки, положил на доски, накрыл
Проехав немного, крестьянин свернул к обочине и остановил телегу. Он вытащил из своего мешка хлеб, кусочек брынзы и протянул мальчику.
— На, поешь немного, а то, брат, ты совсем плох, так недолго и душу аллаху отдать, — сказал он, и пока Мурад, не разжевывая, торопливо глотал куски хлеба, старик смотрел на него и качал головой.
— Сирота, значит? — спросил он.
Мурад отрицательно покачал головой.
— А где же твои родители — отец, мать?
— Мать погибла, а где отец, не знаю, — ответил Мурад сдавленным голосом.
— Ничего, сынок, не падай духом, все на свете преходяще, пройдут и эти тяжелые дни, и люди образумятся, — сказал старик и тяжело вздохнул.
Крестьянин оказался человеком не из смелых. Когда жандармы при въезде в город спросили его о маленьком пассажире, он нескладно, путаясь и краснея, рассказал, что знал, хотя понимал, что потом всю жизнь будет в этом раскаиваться, и как бы для очистки совести отдал мальчику остаток своего хлеба.
Мурада повезли в полицейский участок, а вечером отвели в один из длинных бараков, расположенных почти на самом берегу Евфрата. Раньше здесь были складские помещения.
Барак был набит грязными, оборванными армянскими детьми разного возраста. Одни из них лежали вповалку около стен, другие стояли, прижавшись друг к другу. Тяжелый, спертый воздух вызывал тошноту…
Мурад втиснулся между стоящими, а когда его глаза немного привыкли к темноте, он узнал Ашота и Смпада.
— И ты попался, Мурад? Что ж, добро пожаловать! — воскликнул шутливо Ашот. Как видно, он и здесь не потерял бодрости духа. — Втроем будет веселее, хотя Смпад окончательно раскис, из него слова не вытянешь.
— Нашел время шутить! — буркнул Смпад. — Я ему рассказываю о том, что вчера, лежа в камышах, своими глазами видел, как вели из города и топили мальчиков в Евфрате, а ему хоть бы что! Сегодня ночью, видать, наша очередь.
— Да-а, на это похоже! — сказал Ашот.
— На этот раз конец! — мрачно добавил Смпад.
— Ну, ну, не пророчь, мы еще посмотрим! — рассердился Ашот. — Нечего тут слюни распускать, и так тошно…
Двери опять открылись, ввели еще двоих. Один из них оказался Качазом.
— Я видел, как ты тогда бросился за сестрой в воду, — рассказал Качаз. — И был уверен, что ты спасся. А сам я спрятался за скалой и только ночью, когда курды ушли, вылез.
— Что с остальными? Куда делся мой братишка? — спросил Мурад с
— Все, все погибли, — сказал тихо Качаз. — Сначала мне было очень тяжело, я почти жалел, что не погиб с ними, но потом как-то успокоился, а сейчас совсем не хочу умирать.
Они замолчали. Мурад смотрел на ребят и радовался. Теперь он не один, с ним друзья, с которыми можно идти в огонь и в воду. Он вспомнил слова отца: «Надо бороться!» Но с кем? В мозгу смутно перемешивались события последних дней, и Мурад ясно понял одно: надо жить. Он должен жить — так хотел отец. Он должен жить, жить, чтобы бороться!
— Всем хочется жить, — после паузы сказал Смпад. — Да как это сделать, никто не знает.
— Слушай, Смпад, замолчишь ты наконец или мне придется дать тебе по голове? — не на шутку рассердился Ашот.
— Перестаньте, ребята, ругаться, этим делу не поможешь. Смпад, ты ростом выше нас, посмотри-ка, нельзя ли вытащить решетку из окна, — предложил Мурад.
— Зачем? — в недоумении спросил тот.
— Попробуем, может быть, ночью удастся удрать…
— Правильно говорит Мурад, — поддержал Ашот. — Нужно попытаться, может, в самом деле можно удрать.
Деревянная решетка оказалась ветхой, стоит только немного расшатать ее — и она легко подастся, а проем был достаточно большим, чтобы пролезть через него. Ребята решили подождать до темноты.
В свой план бегства товарищи посвятили еще нескольких незнакомых мальчиков, но те бежать отказались.
Как только начало темнеть, ребята принялись за работу. Ашот встал на четвереньки под окном, Смпад забрался на его спину и легко вытащил деревянную решетку, потом высунул голову и осмотрелся.
— Невысоко, не больше чем полтора метра, можно прыгнуть! Во дворе ни души, двор небольшой, заборчик низенький, через него легко перемахнуть, — весело докладывал Смпад.
Времени нельзя было терять, ребята условились собраться за забором.
— Ты, Ашот, прыгнешь последним. Смотри, чтобы ребята тут шума не подняли, — предупредил Мурад.
Первым прыгнул Качаз, за ним Мурад. Все обошлось благополучно, во дворе никого не было; они незаметно перелезли через забор и стали дожидаться остальных. Вскоре все собрались и тихонько пошли. Добравшись до садов на берегу Евфрата, стали обсуждать дальнейшие планы.
— Нужно выбрать узкое место и переплыть на противоположный берег, — предложил Мурад. — Там скалы, легко спрятаться.
— Я боюсь! — захныкал, как маленький, Смпад.
— Ну, оставайся здесь, никто тебя не заставляет! — с досадой воскликнул Ашот, и Смпаду волей-неволей пришлось поплыть с остальными.
Всю ночь жандармы приводили на мост детей и сбрасывали их, как щенят, в Евфрат.
Утром на берегу ребята подобрали одного мальчика; остальные, как видно, погибли. Этот мальчик оказался их земляком — маленьким Каро. Бедняга долго не мог успокоиться, весь дрожал, заикался и от малейшего звука вздрагивал.