Жизнь наградила меня
Шрифт:
– Знаешь, Жоржик… – Витя заметно нервничал. – Уже поздно, давай мы проводим тебя. – И он покосился на телефон.
– Карандаш и подушка не очень надежны, – грустно усмехнулся дядя.
Мы вышли из дома. Город спал. Влажные после дождя улицы были пустынны, только в сквере напротив «Астории» кто-то наигрывал на гитаре.
– Я вас не уговариваю, дети мои. Америка не намазана мёдом, и жизнь в ней вовсе не легка. У нас в стране масса проблем, но это проблемы живого, нормального общества, а не концлагеря параноиков, где заключенные и стража боятся друг друга. Я не силен в русском языке,
Мы подошли к «Астории». Жорж указал пальцем на окно второго этажа.
– Видите мое окно? Оно темное, меня еще нет дома. А соседнее светится. Это значит, меня ждут «друзья».
Ждут, чтобы я попросил политического убежища. Боже мой! Пятьдесят лет я страдал от ностальгии, а вылечился за неделю. Как просто это оказалось… и как грустно.
Прошли годы, а мы так и не увидели дядин фильм в прокате. Оказалось, что Жорж, снимая футбольный матч в Лужниках, позволил себе «тенденциозный» показ пьяной публики на трибунах.
Он также что-то «извратил» при съемках грузинских джигитов в Тбилиси, «оклеветал» Балтийскую регату, «опорочил» квартиру Валерия Брумеля и сделал «двусмысленные намеки» по поводу Тамары и Ирины Пресс. И зловредный фильм о звездах советского спорта был запрещен на родине звезд.
Мама
Моя мама – Надежда Филипповна Фридланд – известна в литературе как Надежда Крамова. Она была актрисой, литературной переводчицей, писателем и драматургом, прожила долгую, яркую жизнь и умерла в 2002 году в возрасте 102 лет.
Родилась мама в Петербурге 15 декабря 1899 года, то есть за две недели до XX века. В 1917 году она окончила Стоюнинскую гимназию, престижное и уважаемое в Петербурге учебное заведение для девочек. Особенностью политики этой гимназии являлось необычно либеральное отношение к евреям. Например, в мамином классе из 36 девочек 16 были еврейками. В Стоюнинке также учились сестра Набокова Елена, дочь В.В.Розанова Надя, Алиса Розенбаум (будущая знаменитая американская писательница Айн Рэнд). После национализации, когда в нее стали принимать мальчиков, там учился Д.Д.Шостакович.
Преподавали в гимназии выдающиеся учителя. Н.О.Лосский (религиозный философ, высланный в 1922 году из СССР на «корабле философов» вместе с другими выдающимися интеллектуалами) преподавал философию. Историк русского права профессор М.А.Дьяконов преподавал юриспруденцию. Маминым любимым предметом была литература, а любимым учителем – знаток русской поэзии Владимир Гиппиус. Кстати, он же преподавал и в Тени-шевском училище, где учились Владимир Набоков и Осип Мандельштам.
Вот что писал Мандельштам о Владимире Гиппиусе в «Шуме времени»:
«Спутник мой, выйдя из литературной квартиры-берлоги, из квартиры-пещеры с зеленой близорукой лампой и тахтой-колодой, с кабинетом, где скупо накопленные книги угрожают оползнем, как сыпучие стенки оврага, выйдя из квартирки, где табачный
Это был В.В.Гиппиус, учитель словесности, преподававший детям вместо литературы гораздо более интересную науку – литературную злость… Казалось, этот человек находился постоянно в состоянии воинственной и пламенной агонии. Как хорошо, что я успел полюбить рыжий огонек литературной злости».
А мама в своей книге «Пока нас помнят» пишет о Гиппиусе:
«Я благодарна этому удивительному человеку за то, что он научил меня любить литературу, в особенности поэзию, научил придирчиво и нежно относиться к языку как к живому другу и ненавидеть небрежность, неряшливость, неуважение к нему и глумлению над ним…» И дальше: «Окончив гимназию, я не порвала с ней связи. Впоследствии она превратилась в 320-ю школу Фрунзенского района, и после войны в нее поступила моя дочь Людмила Штерн. Ее буйный нрав и далеко не похвальное поведение вынуждало дирекцию школы частенько вызывать родителей для объяснений. Муж наотрез отказывался от этой неприятной обязанности, а я так и ходила туда много лет подряд, отстаивая и выгораживая мое непредсказуемое чадо».
Мама была больна Серебряным веком, а стихи Анненского, Брюсова, Блока, Гумилева и восходящей звезды Анны Ахматовой знала наизусть. Однажды, когда ей было лет четырнадцать, она увидела на набережной Невы идущую навстречу Ахматову, высокую, красивую, в длинном черном пальто нараспашку, с тяжелой ниткой крупных бус на шее. Мама задохнулась от волнения, перебежала на другую сторону, вернулась и снова пошла ей навстречу. И так четыре раза. Наконец Анна Андреевна остановилась:
– Девочка, если у меня не галлюцинация, ты попадаешься мне навстречу пятый раз.
Мама вспыхнула и извинилась.
– Ты, наверно, тоже пишешь стихи? – спросила Ахматова.
От этого «тоже» у мамы, по ее словам, остановилось сердце.
– Если ты не очень спешишь, проводи меня, – сказала Ахматова, – и прочти какое-нибудь свое стихотворение.
Мама от счастья не могла вымолвить ни слова, но проводила Анну Андреевну, а будучи уже взрослой, много раз встречалась с Ахматовой у общих друзей.
В 1920 году мама посещала поэтические семинары Гумилева, которые проводились на Литейном, в доме Мурузи. (В этом доме с 1890 по 1912 год жили Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус, а более полувека спустя – с 1955-го по 1972-й – Иосиф Бродский.)
Как-то на одном из занятий мама спросила Гумилева: «Николай Степанович, а можно научиться писать стихи, как Ахматова?»
«Как Ахматова вряд ли, – ответил Гумилев, – но вообще научиться писать стихи очень просто. Надо придумать две приличные рифмы и пространство между ними заполнить, по возможности, не очень глупым содержанием».
На одно из занятий пришел молодой человек в длинной, почти до полу, шинели. В одной руке он держал фуражку, в другой – рукопись. Невысокого роста, смуглый, матовые карие глаза, сурово сжатый рот – весь его облик выражал смущение и застенчивость.