Жизнь не сможет навредить мне

Гоггинс Дэвид

С Уилмотом

Она смеялась, когда они были вместе. Ее улыбка была яркой и настоящей. Она стояла чуть прямее. Он вселил в нее гордость и заставил снова почувствовать себя красивой. Что касается меня, то Уилмот стал для меня близким отцом, какого у меня никогда не было. Он не опекал меня. Он не говорил мне, что любит меня, и не говорил всякой фальшивой, душещипательной чепухи, но он был рядом. Баскетбол был моей навязчивой идеей еще с начальной школы. Он был основой моих отношений с лучшим другом, Джонни Николсом, и Уилмот тоже играл. Мы с ним постоянно

играли вместе. Он показывал мне приемы, оттачивал защитную дисциплину и помогал развивать прыжковый бросок. Мы втроем отмечали дни рождения и праздники, а летом перед восьмым классом он встал на одно колено и попросил мою маму сделать все официально.

Уилмот жил в Индианаполисе, и мы планировали переехать к нему на следующее лето. Хотя он был не так богат, как Траннис, он неплохо зарабатывал, и мы с нетерпением ждали, когда снова начнется городская жизнь. Затем в 1989 году, на следующий день после Рождества, все остановилось.

Мы еще не переехали в Инди, и Рождество он провел с нами у моих бабушки и дедушки в Бразилии. На следующий день у него была баскетбольная игра в мужской лиге, и он пригласил меня заменить одного из его товарищей по команде. Я был так взволнован, что собрал чемоданы на два дня раньше, но утром он сказал мне, что я не смогу приехать.

"На этот раз я оставлю тебя здесь, малыш Дэвид", - сказал он. Я опустил голову и вздохнул. Он понял, что я расстроен, и попытался меня успокоить. "Твоя мама приедет через несколько дней, и тогда мы сможем поиграть в мяч".

Я неохотно кивнул, но меня не учили лезть в дела взрослых, и я знал, что не должен ничего объяснять или играть в игру. Мы с мамой наблюдали с крыльца, как он выезжает из гаража, улыбается и машет нам рукой. Затем он уехал.

Это был последний раз, когда мы видели его живым.

В тот вечер он, как и планировал, сыграл в матче своей мужской лиги и поехал домой один, в "дом с белыми львами". Когда он давал указания друзьям, родственникам или курьерам, он всегда так описывал свой дом в стиле ранчо, подъездную дорожку к которому обрамляли две скульптуры белых львов, возвышавшиеся на столбах. Он проезжал между ними и заезжал в гараж, где можно было сразу войти в дом, не обращая внимания на опасность, надвигающуюся сзади. Он никогда не закрывал дверь гаража.

Они следили за ним несколько часов, поджидая у окна, и когда он вылез из двери со стороны водителя, вышли из тени и открыли огонь с близкого расстояния. Ему выстрелили пять раз в грудь. Когда он упал на пол гаража, стрелок перешагнул через него и выстрелил ему прямо между глаз.

Отец Уилмота жил в нескольких кварталах от дома, и когда на следующее утро он проезжал мимо "Белых львов", то заметил открытую дверь гаража своего сына и понял, что что-то не так. Он прошел по подъездной дорожке и зашел в гараж, где рыдал над мертвым сыном.

Уилмоту было всего сорок три года.

Я все еще находился в доме бабушки, когда через несколько минут позвонила мать Уилмота. Она повесила трубку и пригласила меня к себе, чтобы сообщить новости. Я подумала о маме. Уилмот был ее спасителем. Она выходила из своей скорлупы, открывалась, готова была поверить в хорошее. Что это с ней сделает? Даст ли ей Бог когда-нибудь передышку? Все началось с кипения, но уже через несколько секунд ярость захлестнула меня. Я вырвался от бабушки, ударил кулаком по холодильнику и оставил вмятину.

Мы поехали к себе домой, чтобы найти мою маму, которая уже была в бешенстве из-за отсутствия вестей от Уилмота. Она позвонила ему домой как раз перед нашим приездом, и когда трубку взял детектив, это ее озадачило, но такого она не ожидала. Да и как она могла? Мы видели ее замешательство, когда моя бабушка подошла, вырвала телефон из ее пальцев и усадила ее на место.

Сначала она нам не поверила. Уилмот был проказником, и это был как

раз тот случай, когда он мог попытаться провернуть такой трюк. Потом она вспомнила, что за два месяца до этого его застрелили. Он сказал ей, что парни, которые это сделали, не преследовали его. Что те пули предназначались кому-то другому, а поскольку они лишь задели его, она решила забыть обо всем этом. До этого момента она никогда не подозревала, что у Уилмота была какая-то тайная уличная жизнь, о которой она ничего не знала, а полиция так и не выяснила, почему его застрелили. Предполагалось, что он был вовлечен в сомнительную сделку с бизнесом или наркотиками. Собирая чемодан, моя мама все еще отрицала это, но включила в него платье для его похорон.

Когда мы приехали, его дом был обмотан желтой полицейской лентой, как скрученный рождественский подарок. Это был не розыгрыш. Мама припарковалась, нырнула под ленту, и я последовал за ней к входной двери. По дороге я помню, как оглядывался налево, пытаясь разглядеть место, где был убит Уилмот. Его холодная кровь все еще оставалась на полу гаража. Я, четырнадцатилетний подросток, бродил по действующему месту преступления, но никто - ни моя мать, ни семья Уилмота, ни даже полиция - не выглядели обеспокоенными моим присутствием, впитывая тяжелые предчувствия убийства моего потенциального отчима.

Как это ни ужасно звучит, но полиция разрешила моей маме остаться в доме Уилмота в ту ночь. Чтобы не оставаться одной, она пригласила туда своего деверя, вооруженного двумя пистолетами на случай, если убийцы вернутся. Я оказался в задней спальне дома сестры Уилмота, темного и жуткого дома в нескольких милях отсюда, и остался один на всю ночь. В доме стоял один из тех аналоговых корпусных телевизоров с тринадцатью каналами на циферблате. Только три канала не давали помех, и я не выключал их, чтобы посмотреть местные новости. Каждые тридцать минут крутили одну и ту же запись: кадры, как мы с мамой прячемся под полицейской лентой, а потом смотрим, как Уилмота везут на каталке к ожидающей скорой помощи, накрыв его тело простыней.

Это было похоже на сцену ужаса. Я сидел там в полном одиночестве и снова и снова просматривал одни и те же кадры. Мой разум был заезженной пластинкой, которая постоянно уходила во тьму. Прошлое было мрачным, и теперь наше небесно-голубое будущее тоже было взорвано. Не будет никакого спасения, только знакомая темная реальность, заглушающая весь свет. С каждым разом страх нарастал, заполняя всю комнату, и я все никак не мог остановиться.

Через несколько дней после того, как мы похоронили Уилмота, и сразу после Нового года я села в школьный автобус в Бразилии, штат Индиана. Я все еще горевал, и у меня голова шла кругом, потому что мы с мамой так и не решили, останемся ли мы в Бразилии или переедем в Индианаполис, как планировали. Мы находились в неопределенности, а она по-прежнему пребывала в состоянии шока. Она все еще не плакала из-за смерти Уилмота. Вместо этого она снова стала эмоционально пустой. Как будто вся боль, которую она пережила в своей жизни, всплыла в виде одной зияющей раны, в которой она исчезла, и в этой пустоте ее было не достать. Тем временем началась учеба, и я играла, пытаясь найти хоть какой-то клочок нормальной жизни, за который можно было бы уцепиться.

Но это было трудно. Большинство дней я ездил в школу на автобусе, и в первый же день я не смог избавиться от воспоминаний, которые похоронил в прошлом году. В то утро я, как обычно, забрался на сиденье над задним левым колесом с видом на улицу. Когда мы подъехали к школе, автобус подъехал к обочине, и нам нужно было подождать, пока те, кто ехал впереди нас, уедут, прежде чем мы сможем выйти. В это время рядом с нами остановилась машина, и к автобусу подбежал симпатичный, нетерпеливый мальчик с блюдечком печенья. Водитель не заметил его. Автобус дернулся вперед.