Жизнь ненужного человека
Шрифт:
– Знаешь, кто живёт в том доме?
– спросил Маклаков, посмотрев назад. Миронов - писатель - помнишь?
– Помню.
– Ну, ещё бы тебе не помнить, - он так просто поставил тебя дураком...
– Да, - согласился Евсей.
Шли медленно и не стучали ногами. В маленькой узкой улице было тихо, пустынно и холодно.
– Воротимся назад!
– предложил Маклаков. Потом поправил шапку, застегнул пуговицы пальто и задумчиво сообщил: - А я, брат, уезжаю. В Аргентину. Это в Америке -
Климков услыхал в его словах что-то безнадёжное, тоскливое, и ему тоже стало печально и неловко.
– Зачем это так далеко?
– спросил он.
– Надо...
Он снова остановился против освещённого окна и молча посмотрел на него. На чёрном кривом лице дома окно, точно большой глаз, бросало во тьму спокойный луч света, свет был подобен маленькому острову среди тёмной тяжёлой воды.
– Это его окно, Миронова, - тихо сказал Маклаков.
– По ночам он сидит и пишет...
Встречу шли какие-то люди, негромко напевая песню.
Это будет последний
И решительный бой...
– говорила песня задумчиво, как бы спрашивая...
– Надо бы перейти на другую сторону!
– шёпотом предложил Евсей.
– Боишься?
– спросил Маклаков, но первый шагнул с тротуара на мёрзлую грязь улицы.
– Напрасно боишься, - эти люди, с песнями о боях, смирные люди. Звери не среди них... Хорошо бы теперь посидеть в тепле, в трактире... а всё закрыто! Всё прекращено, брат...
– Пойдёмте домой!
– предложил Климков.
– Домой? Нет, спасибо...
Евсей остался, покорно подчиняясь грустному ожиданию чего-то неизбежного.
– Слушай, какой ты, к чёрту, шпион, а?
– вдруг спросил Маклаков, толкая Евсея локтем.
– Я слежу за тобою давно, и всегда лицо у тебя такое, точно ты рвотного принял.
Евсей обрадовался возможности открыто говорить о себе и торопливо забормотал:
– Я, Тимофей Васильевич, уйду! Вот, как только устроится всё, я и уйду. Займусь, помаленьку, торговлей и буду жить тихо, один...
– Что устроится?
– А вот всё это, - с новой жизнью. Когда народ возьмётся сам за всё...
– Э-э...
– протянул шпион, махнув рукой; засмеялся и оборвал своим смехом желание Евсея говорить.
Было тоскливо.
– Вот что!
– неожиданно грубо и с сердцем заговорил Маклаков, когда снова подходили к дому, где жил писатель.
– Я в самом деле уезжаю, навсегда, из России. Мне нужно передать этому... писателю бумаги. Видишь, вот - пакет?
Он помахал в воздухе перед лицом Евсея белым четырёхугольником и быстро продолжал:
– Сам я не пойду к нему. Я второй день слежу за мим - не выйдет ли? Он - болен, не выходит. Я отдал бы ему на улице. Послать по почте нельзя, его письма вскрывают, воруют на почте и отдают
Шпион прижал пакет к груди, наклонился, заглядывая в глаза Евсею.
– Здесь в пакете - моя жизнь, я написал про себя рассказ, - кто я и почему. Я хочу, чтобы он прочитал это, - он любит людей...
Взяв Евсея за плечо крепкой рукой, шпион тряхнул его и приказал:
– Ступай ты, отдай ему это! В руки прямо, лично ему. Иди! Скажи... Маклаков оборвался, помолчал.
– "Один агент охранного отделения прислал вам эти бумаги и покорнейше просит" - так и скажи, не забудь - "покорнейше просит!
– прочитать их". Я тебя подожду тут, - иди! Но, смотри, не говори ему, что я здесь. А если он спросит - скажи: "бежал, уехал в Аргентину". Повтори!
– Уехал в Аргентину...
– Да, и - не забывай!
– покорнейше просит! Иди скорее...
Тихонько подталкивая Климкова в спину, он проводил его до двери дома, отошёл в сторону и там остановился, наблюдая.
Взволнованный, охваченный мелкою дрожью, потеряв сознание своей личности, задавленное повелительною речью Маклакова, Евсей тыкал пальцем в звонок, желая возможно скорее скрыться от шпиона, готовый лезть сквозь двери. Дверь открылась, в полосе света встал какой-то чёрный человек, сердито спрашивая:
– Что вам нужно?
– Писателя, господина Миронова. Лично его, в руки ему назначено письмо - пакет, пожалуйста, скорее!
– говорил Евсей, невольно подражая быстрой и несвязной речи Маклакова.
В голове у него замутилось, там лежали только слова шпиона, белые и холодные, точно мёртвые кости, и когда над его головой раздался глуховатый голос: "Чем могу служить вам?" - Евсей проговорил безучастным голосом, точно автомат:
– Один агент охранного отделения прислал эти бумаги и покорнейше просит прочитать их. Он уехал в Аргентину...
Незнакомое, странно чужое слово смутило Евсея, и он тише добавил:
– Которая в Америке...
– А где же бумаги?
Голос звучал ласково. Евсей поднял голову, узнал солдатское лицо с рыжими усами, вынул из кармана толстый пакет и подал его.
– Ну, присядьте...
Климков сел, опустив голову.
Звук разрываемой бумаги заставил его вздрогнуть. Не поднимая головы, он опасливо посмотрел на писателя, тот стоял перед ним, рассматривая пакет, и шевелил усами.
– Вы говорите - он уехал?
– Да...
– А вы сами тоже агент?
– Тоже, - тихонько сказал Евсей.
И подумал:
"Сейчас начнёт ругать..."
– Лицо ваше мне как будто знакомо.
Евсей старался не смотреть на него, но чувствовал, что он улыбается.