Жизнь ничего не значит за зеленой стеной: записки врача
Шрифт:
1Ълос Кардуччи смягчился:
— Марк, сообщения от внешних рецензентов о Манцуре поступили. Завтра у нас будет встреча и мы решим — продолжать ли слушания.
— Слишком долго. И что дальше? Вы хотите, чтобы мы обратились в Олбани, к специальному уполномоченному по здравоохранению?
— Нет, — резко отказался Кардуччи. — Она направит вас ко мне, скажет вам, что это дело рассматривается у нас.
— Почему вы не приостановите его лицензию немедленно?
Мои нервы были на пределе, я был готов обвинить ОНПМД в том, что они виновны в манцуровских действиях.
— Многие
— Послушайте, доктор Кардуччи, вы хотите сказать, что плановое бедренно-подколенное шунтирование у ребенка с гепатитом С — это не чистое убийство? Как быть с его профессиональной полноценностью, если девяносто процентов случаев на М&М конференциях его?
— Ваш друг Вайнстоун должен остановить его, он председатель, но вместо этого он защищает его.
— Вайнстоун ничего не может сделать, он подвергается обструкции со стороны Сорки. Доктор Кардуччи, вы давно работаете в этой области. Что ждет Манцура и Сорки, как вы думаете?
— Они оба потеряют лицензии, дайте мне еще шесть месяцев.
— Это вы говорили мне год назад. Вы знаете, что я уволен?
После недолгого молчания:
— Нет, кто это сделал?
— Ховард и Фарбштейн, они слушаются Сорки. Снова молчание.
— Подождите еще немного, хорошо? Я попробую. Шесть месяцев. Согласно печальному графику Манцура «по пациенту в неделю» число убитых им может существенно возрасти. Еще двадцать четыре смертельных исхода могут произойти из-за нерешительности ОНПМД. Мне оставалось только надеяться на более быстрое развитие событий.
В тот момент, когда я переодевался после операции, в мой кабинет ворвался Вайнстоун, я слышал, что он уходил на встречу с Ховардом. Он не обращал внимания на то, что я был в одних трусах, и развалился в одном из моих кресел.
— Марк, они отступают, завтра утром ты получишьписьмо от Фарбштейна об отмене твоей отставки.
Мне показалось, что он даже растроган, это было длинное сражение и для него.
— Позвольте мне позвонить Хейди, она должна знать. — Ее нет дома, Марк.
Новость не слишком потрясла меня, я знал, что они согнутся или заплатят цену собственной глупости.
— Расскажите, как это произошло? Я начал одеваться.
— Как я и рассчитывал, мое письмо сыграло решающую роль. Я потратил на это две недели, предварительно получив консультацию юриста. Что я говорил тебевсегда? Думай и жди, поспи спокойно и думай снова. И только тогда действуй. Теперь ты знаешь, что моя дипломатия срабатывает.
Я читал его письмо, он мне показывал его перед отсылкой Фарбштейну:
«Я удивлен и обеспокоен, получив копию вашего письма доктору Зохару об увольнении. Хотя вы предупреждали меня о необходимости сокращения штата хирургического отделения и предлагали доктора Зохара как единственного врача для сокращения, я ясно заявил вам, что не соглашаюсь с этим решением.
Доктор Зохар вносит значительный вклад в работу отделения и как клиницист, и как ученый. Кроме того, доктор Зохар — опытный травматолог и является
Искренне ваш, Лоренс Вайнстоун, профессор и председатель хирургии».
— Достаточно жесткое письмо, я уже говорил вам. Вайнстоун был доволен.
— Сегодня утром Ховард спросил меня, является ли это моей заключительной позицией по твоей проблеме. Я сказал, что да, и пригрозил представить содержание письма в суде, если будет судебный процесс.
— А он предъявит иск вам, — ответил я.
— Ховард назначил Фарбштейна на роль главного участника крестового похода против нас. Я чувствовал, что они придут с поклоном. И не ошибся — час назад они попросили меня подняться в кабинет Ховарда. Фарбштейн тоже был там.
— Представляю, как это выглядело.
— Позволь мне выпить. — Он указал на бутылку «Леба-нииз Арак» на моей полке.
Я никогда не видел, чтобы Вайнстоун пил в госпитале. Налив спиртное в чайный стакан, я залил его негазированной минеральной водой, наблюдая как прозрачная жидкость приобретает молочно-белый цвет, вручил ему стакан и поднял бутылку.
— Будем здоровы!
Я выпил глоток из горлышка, чистый вкус был прекрасен. Вайнстоун медленно продолжал пить.
— Я сказал им, что, если они уволят тебя, я вынужденбуду рассказать суду целую историю, это, конечно, заинтересует СМИ, а там не останется иного выбора, кромекак отменить твое сокращение.
Вайнстоун рассказал, что Фарбштейн был в некотором смятении, однако убеждал Ховарда не пересматривать дела. Он говорил: «А кто такой Зохар вообще? Он что, известен на всю страну? Почему мы все должны зависеть от него?»
— Но Ховард уже решил, он сказал, что ему не нужнысудебные процедуры и СМИ, разнюхивающие все вокруг, он не хочет потратить несколько миллионов на адвокатов. «Будьте реалистом, — посоветовал он Фарбштейну. — Лар-ри председатель, и он решает с кем работать, это его отделение, а не ваше». После я спросил Фарбштейна, можно лимне ли я спуститься и сказать тебе, что письмо, отменяющее предыдущее, будет доставлено завтра утром.
— И как он ответил? — не без интереса спросил я.
— Он был бледен, но кивнул… Это путь к победе. Резиденты могут писать много ходатайств в твою защиту, но это у нас не помогает, мое письмо оказалось весьма кста^-ти. Позвони жене и дай ей знать.
Вайнстоун бывал теплым и заботливым, но я видел его холодным и безразличным. Сейчас он был искренне рад, что выручил меня, он знал, Что, спасая меня, он спасал и себя тоже. Я наблюдал, как Вайнстоун попивал из стакана, и представлял Фарбштейна, загнанного в угол.