Жизнь ничего не значит за зеленой стеной: записки врача
Шрифт:
Вайнстоун даже не моргнул.
— Марк, успокойся, присядь, я не заставляю тебяподписывать заявление. Тебе нужен адвокат. Они могутуволить тебя по административным причинам, при чемтут Сорки?
Меня разобрал смех, в это время вошел Бахус, по истеричному тону моего смеха он сразу определил, что попал в самое пекло.
Напряжение разрядил Чаудри:
— Интересно, как они будут сокращать штат, если сейчас даются инструкции о найме новых сотрудников? Зачем говорить о найме хирурга-травматолога? Ведь Марк хирург-травматолог. Извините, профессор, вы когда-нибудь просили у них письменные инструкции? Они хотят, чтобы
— Брось, они никогда и ничего не дадут на бумаге, — заметил Бахус, оглянувшись на Раска, в этот момент вошедшего в кабинет, — от своих адвокатов они получили указание не вмешиваться в увольнение Зохара. Им легче сплавить это на вас, — сказал он, придвигаясь к Вайнстоуну. — Если бы они хотели сами заняться Зохаром, сделать это можно было уже давно. Они напуганы.
У Раска были свои доводы:
— Доктор Вайнстоун, вы адмирал флота, вы послалинас на битву, сейчас сражение в разгаре и мы несем тяжелые потери. Неужели вы оставите своих матросов? Выобязаны поговорить с хорошим адвокатом по найму, потому что никто не собирается мириться с этим.
Вайнстоун среагировал быстро:
— Я предлагал Марку телефон адвоката…
— Но это ваша проблема! Вы ищете адвоката и вы платите! Вы не можете свалить все это на меня!
Вайнстоун пожал плечами, посмотрел на часы и вышел из кабинета, он торопился еще на одно совещание. После его ухода мы долго молчали, у всех остался неприятный осадок от разговора. Мрачный результат долгих дипломатических переговоров парил среди нас, как загрязненный воздух.
Чаудри наконец разорвал тишину:
— Марк, на него очень сильно давят, им нужна твоя голова. Я не думаю, что он хочет этого, но и сопротивляться уже не может.
— Позволяя мне уйти, он сам себе копает могилу, и очень скоро…
— Он знает это, — продолжил было Чаудри. — Кстати, Фарбштейн распускает слухи, что ты расист.
— Что?
— Он говорит, что ты ненавидишь черных, а его жена на одной из вечеринок случайно услышала твои расистские комментарии.
— Ну это же смешно, кто его жена?
— Третья жена, и она из Сенегала. Марк, большого значения это не имеет, еще одно подтверждение, что Фарбштейн против тебя, и он использует все, чтобы тебя скомпрометировать. Можешь назвать это грязными методами, если хочешь.
Мы поговорили еще пару минут, и они ушли по своим делам. Я решил позвонить Кардуччи, надо было действовать.
— Вайнстоун с вами в одной лодке, — заверил он меня после моего детального рассказа. — Он вас не бросит. В течение четырех недель Сорки, возможно, будет приглашен на слушания, как вы знаете, эксперты практически разобрались с его случаями. Слушания могут длиться до года, ро исход почти всегда не в пользу обвиняемого врача. Марк, закон на вашей стороне, вы все сделали правильно, согласно закону… Вы все еще хотите работать там?
Это был хороший вопрос, и у меня не было ответа.
Ночью мне не спалось… Я много раз прокрутил сложившуюся ситуацию в свете последних событий, отправил письма нескольким моим друзьям по всему миру. Послания я завершал одним и тем же вопросом: «Кто есть Вайнстоун? Он — Черчилль, Чемберлен или просто старый уставший еврей?» Двадцатью минутами позже пришел ответ от моего друга Дэниела: «Мне кажется, Вайнстоун вступил в эру исторических событий, все из которых имеют счастье быть
Мы отсосали все каловые массы и гной из живота и в последний раз проверили кишечный анастомоз. Выглядит неплохо. Ничего не забыли?
— Барб, прикроем анастомоз сальником, хорошо? Видишь, свободно подтягивается.
— Доктор Зохар, почему вы не хотите уйти? Я могу закрыть живот сама, Сорки доверяет мне, — глаза Барбары над маской улыбнулись мне.
— Барб, он не только доверяет тебе, он хочет тебя!
Я снял грязный халат и перчатки и вышел из операционной, бросил халат на кучу голубых щеток и направился в офис.
Немного спустя, когда я читал «Нью-Йорк Репорт», в дверях показался Чаудри.
— Что делаешь? — предупредительно поинтересовался он. — У тебя нет пациентов?
— Ты видел это? — я указал на одну из страниц газеты. — Гинеколог вырезал свои инициалы на коже пациентки. Должно быть, сумасшедший, какое-нибудь психопатическое расстройство.
— Покажи мне, — он схватил газету. — Репортер… Ага, Джейн, твоя подруга, да? Когда она собирается написать про нас?
— Еще слишком рано, Салман, дай время ОНПМД закончить свою работу. Смотри, уполномоченный по охране здоровья приостановил лицензию этого гинеколога и оштрафовал госпиталь Маунт-Сион.
— Отлично, это должно напугать Ховарда и Фарб-штейна. Марк, вчера вечером, когда мы вместе с Якоб-сом сидели в предоперационной, вошел Сорки. Он начал донимать Якобса, интересуясь, оставит ли его Вайнстоун на третий год. Я сказал Якобсу, что его скорее всего оставят. Потом я намекнул Сорки, что его двоюродного брата тоже могли бы оставить, если бы тот принял предложение Вайнстоуна вместо того, чтобы отклонять его. Когда я сказал это, Сорки закричал: «Мой брат лучше, чем Якобе! Чаудри, почему ты стал марионеткой Вайнстоуна? Я был твоим учителем, я покупал тебе книги, приглашал к себе домой!»
Я сказал ему, Что книги все еще у меня, и поскольку я больше не являюсь его резидентом, то могу сказать, как он был неправ. Это все спровоцировало длинный монолог Сорки, в его речи было много желчи. Он наговорил много всего: «Чертов Ховард, тупой Фарбштейн. Я говорил им уволить Вайнстоуна и Зохара, но они побоялись трогать Вайнстоуна, потому что не хотят потерять рези-дентуру. Они не решились уволить Зохара, потому что не хотят попасть на страницы „Нью-Йорк Репорт“. Отлично, завтра за обедом я скажу Ховарду, что семьдесят пять процентов врачей в госпитале перестанут принимать пациентов».