Жизнь номер два
Шрифт:
— Спасибо, Рудольф Карлович, не очень. Живой еще, и то радует.
— Вы помните, что с вами случилось?
— Помню…
Ну да, помню, как тут не помнить… Подловили меня на лестнице, очень грамотно. Я, чтобы как-то скрасить себе безделье, решил уделить упражнениям с шашкой несколько больше времени, чем обычно и уже вскоре после завтрака направился в гимнастическую залу. Вот когда я второй этаж уше прошел и спускался на первый, мне навстречу вышла Ирина.
— О, братец, а я как раз тебя искать иду!
Я не успел ответить, как меня атаковали со спины.
Только это оказался не удар. На меня шло постоянно нарастающее давление, больно сжимавшее ребра, да еще, так сказать, с подогревом — припекало довольно ощутимо. Не могу сказать, сколько это продолжалось, по мне, так целую вечность.
Из-за сдавленной грудной клетки и обжигающе горячего воздуха дышать становилось все тяжелее, глаза обильно слезились, руки дрожали, но почему-то мне казалось жизненно важным удерживать шашку, как будто ожившую и так и норовившую вырваться из руки.
Как-то неожиданно и внезапно все это кончилось. На меня накатила слабость и не успел я с облечением вздохнуть, как тут же получил удар сзади под коленку и полетел…
— На вас было оказано кратковременное термобарическое воздействие, — в привычной для себя манере пояснил доктор Штейнгафт, — а затем вы ударились головой о ступени.
— Да-да. Помяли, поджарили и на лестницу уронили, — пересказал я слова доктора по-простому.
— Так сказать можно тоже, — неожиданно покладисто согласился немец. — Сестра Лидия, подайте лед, пожалуйста.
В руках Лиды оказался изрядных размеров тюк свернутого много раз сукна. Развернув его, девушка достала кожаную подушку, обернула ее полотенцем и подала доктору.
— Это поможет избавиться от боли, — пояснил доктор, прилаживая подушку со льдом мне под голову. Ай, х-холодно… — Необходимые для полного излечения артефакты я задействовал, думаю, через полтора часа вам можно будет встать.
— А где все? Что вообще в доме происходит? — если уж Рудольф Карлович не запрещает мне говорить, надо этим пользоваться.
— Господин губной пристав собрал всех в столовой. Но меня сразу отпустил, чтобы я с вами был. И я не знаю ничего больше.
Ага, не дал, значит, Шаболдин никому разбежаться. Это он хорошо сделал, правильно… Если все идет, как мы планировали, сейчас должен работать второй вариант — всем положено считать, что я при смерти и жить мне осталось только два раза кашлянуть. Надо бы сообщить ему и отцу, что я в порядке, а то наш план, даже со вторым вариантом, реального ущерба моему здоровью не предусматривал…
— Отцу надо сказать… — начал было я, но доктор меня упредил. Он приоткрыл дверь и в комнату зашел один из губных. Видимо, Шаболдин велел выставить у дверей охрану.
— Боярич в себя пришел, опасности для жизни нет. Через полтора часа встанет на ноги, — четко изложил обстановку доктор. Охранник кивнул и скрылся за дверью, плотно ее за собой закрыв. Что ж, будем ждать…
Минут,
— Как ты? — сразу же спросил он, не дожидаясь, пока Лидия дисциплинированно отсядет подальше.
— Тебе разве не сказали? — удивился я.
— Нет, передали только, что доктор просит меня зайти.
— Я вообще-то просил отца позвать, — уточнил я.
— Филиппу не до того сейчас, — усмехнулся дядя. — Сидит, изображает горе и растерянность. Честное слово, не знал бы, поверил! — тут дядя Андрей засмеялся.
— Что там происходит-то? — я уже не мог терпеть, до того хотелось узнать новости.
— Шаболдин всех в столовую загнал, потом за мной послал. Прихожу, там Филипп, Волковы, слуг несколько, монахи. Шаболдин всех мучает расспросами — где был, что делал, куда пошел… Ты, говорят, лежишь без памяти, чуть ли не помираешь. Хорошо, Филипп, когда меня встречал, предупредил, тоже пришлось сделать вид, что верю… Потом, пока пристав опять Волковых через те же вопросы гонял, мы с Филиппом и отцом Романом вышли, они мне уже все и рассказали. Ты-то сам хоть понимаешь, что с тобой было?!
— А что было? — мне стало интересно, как это выглядело со стороны.
— Отец Роман сказал, они с братией учуяли жаровой зажим, да такой силы, что не сразу смогли его пресечь.
— Простите, ваше сиятельство, — встрял доктор Штейнгафт, — жаровой зажим, вы сказали?
— Да, с полминуты, по словам отца Романа.
— Если судить по состоянию больного, не более трех секунд, — возразил доктор. — Больше — это уже ожоги и переломы.
Доктор с дядей переглянулись и уставились на меня в четыре изумленных глаза. Даже в шесть, если считать очки Рудольфа Карловича.
— Знаешь, Алексей, я, конечно, понимаю, что ты отмеченный… — неуверенно начал дядя и тут же выпалил: — Но как?! Как ты это выдержал?
— Не знаю, — честно признался я. — Я шашку перед собой выставил.
— Хорошая сталь может снизить воздействие жарового зажима, — пояснил доктор. — Такие случаи известны.
— Вот как, — дядя задумчиво почесал висок. — То-то я смотрю, клинок был теплым еще… Как бы закалку не потерял…
Ну сразу видно — военная косточка. — Жив раненый — и ладно, а вот об оружии позаботиться надо.
— Но как ты вообще до такого додумался? Чтобы шашкой прикрыться? — не унимался дядя.
— Ни до чего я не додумался, — проворчал я. — просто выставил шашку и все.
— А как она при тебе оказалась? — кажется, дядя решил прояснить вопрос до конца.
— Я в гимнастическую залу шел с шашкой упражняться. Ну вот на лестнице между вторым и первым этажами и попался… Что Волковы-то говорят?
— Ксения говорит, что после завтрака задержалась в уборной рядом со столовой. Припудриться там, прическу поправить, в общем, в порядок себя привести. Петр ее ждал-ждал, да и посетовал, что супруга долго копается, вот Ирина и пошла мать поторопить. Зашла к ней, а тут на лестнице грохот. Выбежали — а там ты лежишь без чувств. Они шум и подняли, слуги прибежали да доктор, унесли тебя…