Жизнь номер раз
Шрифт:
– Свет включать не стоит.
Я поняла, что и входить не стоило, повернулась и вышла.
Я стояла на крыльце, смотрела на свет из окон домов, пробивающийся сквозь ветви деревьев, и лёгкая грусть и тоска по дому, домашнему уюту начала просыпаться во мне. Странно, я всё время хотела сбежать из дома подальше, сбежать и не возвращаться. Откуда эта грусть, это сожаление? Какая ерунда! Это просто очередной приступ одиночества. Сейчас придёт Демченко, и всё будет нормально.
Вот и он. Идёт, что-то насвистывает.
– Ты чего курточку не надела? Замёрзнешь. –
– У Виталика спроси.
– А-а. Ясно. Ладно, я тебе свою отдам.
– А ты?
– Я морозостойкий.
Он накинул мне на плечи свою куртку и, держа её за обе полы, притянул меня к себе, рассмеявшись:
– Ага, попалась, которая кусалась. Теперь так просто от меня не удерёшь.
Не в том я настроении, чтобы удирать от тебя. Мне некуда податься, и поэтому я сегодня с тобой. Сегодня моё лекарство от одиночества – это ты.
– Ты же видишь, я никуда не удираю.
Глаза… Тёмные, темнее ночи. Они всё ближе. Всё замерло внутри… Да, вот он, тот момент, когда уходят сомнения. Целуй меня. Целуй и ласкай. Мне нужна твоя нежность, чтобы излечиться от одиночества. Я не умею быть одна. Я не могу быть одна!
Свет вырывается на крыльцо из открытой двери. Лерка с Инкой, смеясь, выскочили из домика, резко замолчали и вновь прыснули от смеха, сбегая по ступенькам.
– Лёш, похоже, это уже в наш адрес.
– Ага. Может, лучше пойдём отсюда?
Мы по тропинке спустились к речке. Влажный, прохладный воздух пахнет осенью. Осень везде. Осень плещется в холодной тёмной воде, осень кружится в воздухе и, шурша опавшими листьями, стелется по земле. Я чувствую её наощупь. Её руки нежны, как бархат, но её прикосновение колет, как ветви шиповника. Она горит, как огонь, но сгорая, несёт холод промозглых туманов. Я слышу её: грустно и нежно осень шепчет мне жестокие, злые слова. Каждый раз она приносит мне один и тот же подарок – лишний год в моей жизни. Каждую осень я становлюсь старше ровно на год. Я не хочу этих щедрот, но она смеётся надо мной, и мы обе знаем: мне никуда не деться от этого.
Ну что ж, привет! Мы снова встретились. Восемнадцатый раз. Сколько ещё встреч у нас впереди? Ты смеёшься. Твой смех похож на шелест листьев. Ты знаешь, но не скажешь мне. Ну что ж… привет!
– Анжела…
– Да?
– Иди ко мне.
Сидя на перевёрнутой лодке, Лёшка перебирает струны. Что-то грустное-грустное плыло в воздухе, отражаясь от воды, путаясь в ветвях ивы и вновь возвращаясь к нам.
На ковре из желтых листьевВ платьице простомИз подаренного ветром крепдешинаТанцевала в подворотне осень вальс-бостон…Как странно созвучны наши мысли. Из всех песен он выбрал именно эту. Может, действительно существуют
Он откладывает гитару:
– Иди ко мне…
И я, как зачарованная, иду. И вот уже вместо гитары на его коленях я, и что-то дрожит во мне, как струна, и его поцелуи на моих губах, и на шее, и на груди. Пуговицы расстёгнуты, и жаркая рука ползёт по спине, отыскивая застёжку лифчика. А в голове туман. И проходят мимо подробности того, как щёлкнула застёжка, как сползает с плеч, обнажая их, кофточка. Только поцелуи, как плащ, покрывают плечи, руки, грудь.
– Я люблю тебя, Анжела, если б ты только знала, как я тебя люблю…
Я чувствую голой спиной шершавое дно лодки, но мне не хочется думать об этом. Я слышу только жаркий шепот, но смысл сказанного не доходит до меня.
Только нежные руки на моём теле.
– Я хочу тебя. Я больше так не могу… Одна-единственная ночь…
И что-то откликается внутри, я выгибаюсь навстречу его рукам, его губам.
– Я сделаю тебя счастливой…
Вж-ж-ж-жик! Поехала вниз молния на брюках.
– Я люблю тебя…
Жаркие руки спускают вельвет всё ниже и ниже. Меня охватывает озноб.
Сознание резко возвращается, как будто сменили слайд в диапроекторе, и я, как со стороны, вижу себя почти полностью раздетую на перевёрнутой лодке. Меня вмиг начинает трясти, то ли от холода, то ли от страха. Губы не слушаются меня, и хриплый шепот неузнаваем:
– Нет, Лёша, не надо.
– Что?
Тёмные глазищи, в которых я тону. Я снова чувствую туман, обволакивающий меня, и из последних сил сопротивляюсь, пытаясь сохранить рассудок, и понимаю, что всё напрасно.
– Не надо, я прошу. Пожалуйста, не надо.
– Анжелка, не ломай меня.
– Ну я прошу!
– Анжела…
Он продолжает целовать меня, а я, понимая бесполезность своих попыток, срываюсь на слёзы. Он несколько минут удивлённо смотрит на меня и отпускает, садится рядом, взлохматив волосы, и отворачивается.
– Извини, я не хотел тебя обидеть.
Меня всё ещё трясёт, и я, уткнувшись лицом в колени, всхлипываю и размазываю слёзы по щекам. Накинув мне что-то на плечи, он притягивает меня к себе и начинает вытирать слёзы:
– Успокойся. Ничего страшного не случилось. Всё будет так, как ты захочешь. Ты поняла? – Отведя волосы, падающие на лицо, и приподняв мой подбородок, он заставляет смотреть себе в глаза: – Успокойся, ты не должна меня бояться. Я не собираюсь тебя обижать. Я люблю тебя. Всё будет так, как ты скажешь.
– Я не хочу этого…
– Я понял. Не хочешь – и не надо. Одевайся. – Он отвернулся, закурил, отошел на мостик.
Я быстро натягивала брюки, лифчик, кофту, не веря, что всё кончилось таким образом. «Не хочешь – и не надо…» Лёха, если б ты знал, как я благодарна тебе.