Жизнь одного химика. Воспоминания. Том 2
Шрифт:
Так как меня и Фокина очень интересовал вопрос о сухой перегонке сланцев, имеющихся у нас в значительных количествах, то нам пришлось ближе познакомиться с Л. Б. Рабиновичем, и он организовал нашу поездку в Шотландию для осмотра заводов, перерабатывающих сланцы в газолин, парафин и другие масла. Залежи сланцев находятся недалеко от Эдинбурга, и мы отправились туда вчетвером (Рабинович, Горожан, Фокин и я), заручившись заранее согласием компании, разрабатывающей эти сланцы, на ознакомление со всем производством. Ехали мы днем и имели отдельное купэ 1-го класса, где могли свободно обсуждать интересующие нас вопросы. Из разнообразных тем, которые мы подвергли обсуждению, одна врезалась в мою память, — и я считаю очень уместным во всех подробностях вспомнить об этой части нашего разговора.
Двое из нашей компании, — я и Фокин, — были беспартийными, а Рабинович и Горожан принадлежали к социалистическим партиям. Рабинович не был большевиком, но сочувствовал всем их национализациям и находил, что гораздо приятнее работать при настоящем социалистическом
«Вот, например, Вы, Владимир Николаевич, — говорил он, — работали прежде консультантом у компании Нобель, который загребал деньги в свой карман, свысока относился к Вашей работе и во всякое время мог выбросить Вас с работы, и никто не мог ничего с ним сделать; Вам и всякому служащему приходилось терпеть гнет от подобного хозяина. То ли дело в социалистическом государстве, где нет подобных хозяев, где поставленный во главе того или другого предприятия гражданин сознает, что он такой-же советский работник, как и Вы, что он должен идти рука об руку с Вами и использовать Ваши ценные знания не для своего личного обогащения, а для пользы всего государства. Вас не могут без причины удалить со службы, так как Вы находитесь под охраной профессиональных союзов. Подумайте серьезно о подобном порядке вещей, установившемся ныне в нашем государстве на новых началах, и я уверен, что Дьг еще с большей энергией будете
«Ваша речь, Лев Борисович, с точки зрения логики непогрешима, и все в ней кажется так гармоничным и заманчивым, что с первого взгляда нельзя и возражать. Но я приведу Вам некоторые соображения, которые могут в значительной степени изменить ту чарующую перспективу, которую Вы изволили начертать. Во-первых, я вовсе не принадлежу к числу тех лиц, которые видят счастье в обладании большим капиталом; я совершенно не капиталист, я ученый, но не лишенный практических навыков и вдобавок оказался еще не плохим администратором, так как в течении 3-х лет, как Вам известно, управлял всей химической промышленностью России во время войны и, как говорят, управлял не плохо. Поверьте, что мне никогда не улыбалось кланяться в пояс богатым людям и хозяевам, и, по правде сказать, по своему характеру, я никогда не искал знакомства с богатыми людьми; я полагал, что между мною и ими не будет достаточно искренности и что поэтому мне лучше быть подальше от них. Ближе с ними я познакомился только во время последней войны, когда мне волей-неволей надо было иметь с ними дела и принимать их у себя в Химическом Комитете. За это время мне пришлось познакомиться с богатым человеческим материалом, как собственниками, так и служащими, и чтобы дать Вам правильный ответ на возбужденный Вами вопрос, я ни на одну минуту не могу забыть, что для правильной оценки предлагаемой социальной реформы необходимо иметь в виду характер среднего человека этой эпохи и со всех сторон обсудить: может ли он воспринять и работать спокойно при данных обстоятельствах, выполняя заманчивую социалистическую программу, предложенную небольшой кучкой людей, не имеющих ни малейшего опыта по управлению страной, которая веками выработала определенную систему уклада всей государственной жизни.
«Если Вы хотите сравнить службу у капиталистов со службой в социалистическом государстве, где впервые делается опыт социалистического строительства, и где власть принадлежит пролетариату, который по своему умственному развитию в громадном большинстве случаев не может разобраться в сложных технических и экономических вопросах того или другого промышленного предприятия, то Вы должны принять во внимание еще одно обстоятельство. Не будучи в состоянии или не осмеливаясь критиковать заданную программу, все неудачи пролетариат будет сваливать на интеллигентный заводской персонал. Бедному инженеру придется расплачиваться за неисполнение заводом нелепых заданий, и он будет не только удален со службы, но, мне представляется, будет предан суду. Точно также ему придется сильно поплатиться, если он совершенно искренно предложит для пользы дела какое-нибудь усовершенствование в производстве, а оно, помилуй Бог, не удастся. С капиталистом у инженера простые счеты: если инженер пришелся не ко двору или принес убыток, капиталист его увольняет и тем дело кончается. В этом, по моему, будет заключаться существенная разница в положении специалиста у капиталиста или на службе пролетариата социалистического государства, принимая во внимание, конечно, умственное развитие современного русского пролетариата и общее направление всей политики большевистского правительства».
«Вы сильно преувеличиваете, — возразил мне Лев Борисович, — опасность для специалистов работать с пролетариатом, который поставлен во главе промышленных предприятий, — в особенности, принимая во внимание, что он, получив власть, будет осторожен в обращении с инженерами, которые согласились работать с ними, и кроме того, он должен учиться управлению у своих более квалифицированных товарищей. За ошибки, которые неизбежны во всяком деле, никто не будет наказывать тюрьмой, — это только принесет вред делу и вырвет из рук специалистов всякую инициативу».
Я ответил, что был бы очень доволен, если бы мои опасения не оправдались, но моя интуиция и мои наблюдения над отношениями между партийными товарищами и инженерами, не позволяют мне отказаться от своих опасений, и, конечно, время покажет, кто из нас
Спустя около 15 лет, мне пришлось снова встретиться с J1. Б. Рабиновичем, — тоже, в Лондоне, но при совершенно других обстоятельствах, чем это имело место в первую нашу встречу. Он подошел ко мне после одного окончания заседания нефтяных инженеров и, здороваясь со мной, спросил, не забыл ли я его. Я сразу узнал его, назвал его по фамилии и прибавил, что очень часто его вспоминал, как моего оппонента в нашем споре о предпочтительности службы инженера в Социалистическом Государстве.
«Да, — ответил он мне, — этот спор помню и я. Вы были тогда правы на все сто процентов».
Наше посещение заводов перерабатывающих сланцы было очень для нас полезным; мы ознакомились тогда с новым способом получения парафина и газолина, который целиком шел для автомобилей; но должен заметить, что качества получаемого таким путем газолина были ниже среднего.
Перед моим от’ездом в Бельгию я имел новое свздание с Красиным, который вернулся из Москвы, где он одержал в Совнаркоме полную победу, удержав все функции внешней торговли в своих руках. Неизвестно, какие разговоры он вел в Москве относительно дальнейших сношений с Уркартом, но только он обратился ко мне с просьбой постараться свидеться с Уркартом и наладить между ними снова деловые переговоры. Я, конечно, не замедлил снестись с Ф. А. Ивановым и в очень скором времени был принят Уркартом в его конторе вместе с Ф. А. Он прекрасно говорил по русски, что значительно облегчало нашу беседу. Он очень сожалел, что Россия попала в такое положение; он и его жена привыкли жить в российских условиях на Урале, очень тепло отзывались о русском народе и готовы были каждую минуту вернуться обратно. Когда я поднял вопрос о причине разрыва отношений между ним и Красиным, то он мне заявил, что причиной является сам Красин, и об’яснил, почему были прерваны переговоры. Со своей стороны, я постарался ему дать понять, что советское правительство желает возобновить переговоры и что я незамедлительно передам Красину его ответ. Тогда
Уркарт заявил, что он готов вступить в деловые сношения, если Красин возьмет на себя инициативу в их возобновлении.
После моего доклада Красину, он решил возобновить переговоры, и в результате были выработаны приемлемые условия для отдачи Кыштымских медных заводов на концессию английской компании. С этим проектом примерно через полгода, Красин отправился в Москву, и внес его на обсуждение Совнаркома. Ленин в то время оправился от первого удара и мог председательствовать в Совнаркоме. Однако, несмотря на все выгоды, которые рисовались для СССР от этой концессии, Совнарком отклонил ходатайство Красина и концессия не состоялась.
Мне пришлось еще раз повидать Уркарта, так как он пригласил меня на обед в свой дом. Мне пришлось познакомиться с его супругой, красивой и милой женщиной, которая очень тепло вспоминала о жизни в России. После обеда мы провели несколько часов в очень интересной беседе, во время которой Уркарт рассказывал, что в Англии многие люди, близко стоящие к промышленности, ценят мою научную и техническую деятельность, и что, если бы в СССР со мной что-либо случилось, то у меня найдется много защитников в Англии. Он метко обрисовал мне характер Ллойд Джорджа, с которым был в очень хороших отношениях и, отдавая должное его государственному уму, отметил такие черты его натуры, которые не говорили в его пользу. По поводу вопроса об оздоровлении нашей финансовой политики я высказал ему некоторые свои мысли, и он посоветовал мне по этому поводу обратиться к бывшему члену совета министерства финансов Грубе, который проживал в то время в Берлине, и спросить его совета относительно целесообразности моих предложений. Уркарт рассказал мне о своем посещении СССР, о поездке на Урал и о визите к патриарху Тихону, которому он передал привет от архиепископа Кентенберийского. О переговорах с Уркартом и о моих предположениях, касающихся некоторых финансовых вопросов, я написал в одном из отчетов, которые я время от времени посылал В. И. Ленину.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
ПОЕЗДКА В БЕЛЬГИЮ
В конце января я и Фокин получили визы в Бельгию и отправились туда для переговоров с бельгийскими промышленниками, которые имели металлургические и химические предприятия в дореволюционной России. Г. Гомон, бывший директор Константиновских стекольных и химических заводов, жил в ТО' время в Брюсселе и организовал нам свидания с целым рядом других лиц. Нам пришлось встретить директора правления Южно-Днепровских заводов в Кадиевке Ефрона, директоров Бельгийских Металлургических заводов в Ена-киеве, директоров правления Коксовых печей, Коппе (директоров братьев Британ), директора г. Piette (Piron), правление Содовых заводов Сольвей, правление Банка Societe Gener-vise, которое главным образом кредитовало бельгийские предприятия в России, и несколько других более мелких промышленников, работавших долгое время в России. Мы посетили также Льеж, где имели беседу с директорами правления Таганрогских Металлургических заводов, причем один директор (не могу вспомнить его фамилию) говорил мне, что он так полюбил нашу страну, прожив в ней 30 лет, что готов вернуться каждый час, и хотел бы, чтобы три его сына, тоже инженеры, и он сам были бы погребены на русской земле. Мы видели также новые коксовые печи завода Coquerille, построенные вместо печей, разрушенных немцами в 1914 году. При осмотре бельгийских заводов мы поражались той энергии, с которой были реставрированы в короткий срок разрушенные немцами металлургические заводы.