Жизнь, по слухам, одна!
Шрифт:
Там небось дети вылупляются из яиц, которые приносят на солнечный берег огромные морские черепахи.
Впрочем, это был уже бред, и Катя совершенно отчетливо понимала, что это бред.
– Я все время думала о тебе, – сказала она тоненьким голосом и поцеловала его руку. – Я тоже все время представляла, как это у нас будет. Я знала, что не будет, и все время представляла, понимаешь? А однажды мне приснился сон.
Она взяла его руку и провела ею по своему лицу. Глеб смотрел на нее.
– У меня температура поднялась. Ты знаешь, со
– Я все знаю про твою температуру, – сказал Глеб. – Я в машине всегда возил аспирин и парацетамол.
– Ну да. Я прилетела в Белоярск, и мама сказала, что ты ушел. Я весь день просидела в гамаке над Енисеем, и назавтра у меня поднялась температура. Высокая. – Она снова поцеловала его руку, как будто не могла удержаться. – Это была самая лучшая температура в моей жизни. Я лежала в своей комнате, наверху, и мне приснился сон. Как будто мы идем по дорожке, ну там, на даче, и ты толкаешь крошечный велосипед, почти игрушечный, а на нем едет девчонка. Ей, наверное, года три. И у нее карие глаза, как у тебя, и кудри. Как у меня. И зовут ее Маша, понимаешь?
– Понимаю.
– А мне идти так тяжело, потому что у меня живот. И я говорю, что надо бы на ультразвук сходить, потому что мы не знаем, кто там у нас, а ты говоришь: зачем идти, когда и так понятно, что там мальчик!.. А потом я проснулась, но не до конца. Мне было неудобно очень и жарко, должно быть от температуры!.. Солнышко светило в окно, я лежала, глаза не открывала и точно знала, что мне так жарко, потому что ты на меня положил ногу. Или руку. Я лежала и думала: вот собака, ведь знает, что я беременная, а все равно разлегся и ноги и руки на меня пристроил!.. А потом я открыла глаза, но все равно не проснулась. Я открыла глаза, увидела солнце и решила: не может быть, чтоб ты на меня положил руки и ноги! Если солнце светит, значит, ты давно уехал на работу!
– Катя…
– И оказалось, что ничего этого нет, а просто у меня температура и я лежу в своей комнате на втором этаже. И больше никогда тебя не увижу. Никогда.
– Ты бы мне позвонила.
– Ты что, Глеб? – спросила она серьезно. – Как я могла тебе позвонить? Мне казалось, ты обо мне и думать забыл!..
– Я не забыл.
– Откуда я могла это знать?
– У тебя просто ума палата.
– Палата, – согласилась Катя.
Она все не отпускала его руку, и следующее движение сделал он.
Ему давно хотелось ее поцеловать – по-настоящему, как следует, чтобы она поняла, как именно целуются в его мире, который сильно отличался от ее собственного, ибо разные галактики всегда отличаются друг от друга!..
И он поцеловал.
Он не мог забрать у нее свою руку, чтобы прижать Катю как следует, так, как прижимают в его мужском, простом и понятном мире. Он не мог забрать у нее свою руку, потому что боялся, что Катя тогда больше
Глеб поцеловал ее всерьез, так, как ему хотелось, и Катя, конечно, сразу стала заваливаться куда-то, отворачиваться, уклоняться, и пришлось все-таки выдернуть руку, чтобы прихватить ее затылок, не дать ей увернуться.
– Ты думала, я тебя отпущу, – бормотал он ожесточенно, пока она переводила дыхание, а он тискал и мял ее, – ты думала, что все это не всерьез, а это очень всерьез!.. Я ждал тебя столько лет, и я дождался!
– Ты меня не ждал, – пропищала она. – Ты все это сейчас придумал. Ты со мной дружил.
– Я ничего не придумал. Это ты со мной дружила, потому что тебе было шестнадцать!
– Мне не все время было шестнадцать!
– А когда ты вышла замуж, я тебя за это возненавидел. И этого твоего мужа тоже! Но как-то не сразу, а через некоторое время. Поначалу я врал себе, что меня это не касается, мы ведь просто дружили! А потом, когда у меня все сломалось, я стал тебя ненавидеть. До меня доходили слухи, что у тебя в Питере не все гладко, и я этому радовался. Я радовался, как последний сукин сын!.. Я знал, что во всем виноват я один, но мне хотелось, чтоб ты тоже страдала! Ты страдала, и я радовался!
– Ты не мог радоваться из-за того, что я страдаю.
– Катя, я обычный мужик, а не герой из романа! В романах все правильные и благородные, а я самый обычный! Мне хотелось тебе отомстить за то, что ты… ну, просто за то, что ты – это ты и из-за тебя у меня все рухнуло!..
– Все рухнуло не из-за меня, а потому что ты жил в домике из соломы. Как поросенок Ниф-Ниф. Самый глупый и бестолковый. Он очень спешил, ему хотелось построить домик как можно быстрее, вот он и построил его из соломы! Ветер налетел, – Катя дунула Глебу в лицо, и он прикрыл глаза, – и домик рухнул.
Она помолчала, а потом сказала дрожащим голосом:
– Какие у тебя ресницы! Как у девчонки. Длинные-длинные!..
Глеб ничего не понял про домик и про поросят. Должно быть, эта история тоже была рассказана на языке другой галактики.
– Потом я тебя подобрал на улице. Помнишь, после того, как Анатолия Васильевича убили? Я, когда развелся, переехал на Большую Коммунистическую, ну, где одноэтажные дома и частный сектор, помнишь?
Катя сосредоточенно кивнула, рассматривая его ресницы.
Ресницы интересовали ее куда больше, чем Большая Коммунистическая в Белоярске. Кроме того, Катя тоже не совсем понимала, о чем он говорит. Должно быть, о чем-то таком, что было важно на Млечном Пути, но не имеет никакого значения здесь, в ее мире.
– Я подобрал тебя, привез к Инне и тогда первый раз подумал, что ты сумасшедшая. Ты правда такой казалась.
– Я знаю. Генка хочет упечь меня в сумасшедший дом и забрать квартиру.
Глеб не обратил на Генку никакого внимания. Какое им обоим может быть дело до Генки?! Кто такой этот Генка?!