Жизнь, по слухам, одна!
Шрифт:
– Что – вот?
– Ну, я и была все время в курсе. В тонусе даже!.. – Тут Катя улыбнулась тусклой улыбкой. – А потом они, видно, решили, что от меня нужно как-то избавиться, потому что я им окончательно надоела, и Генка стал всем говорить, что я ненормальная, что меня надо в сумасшедший дом и на освидетельствование, а я все это слушала, и мне иногда казалось, что я и в самом деле… того… А Ниночка говорила, что нужно за себя бороться, а как мне было бороться?.. И не хотелось.
– Тебе больше хотелось в психушку?
– Глеб, ты на меня сердишься?
– Да, – сказал он. – Сержусь.
– Я не могла бороться, – сказала Катя через некоторое
Глеб знал, что спрашивать нельзя, что такие вопросы заведут их черт знает куда и оттуда, возможно, нельзя будет выйти без потерь, но все-таки спросил:
– Что это значит – когда не стало меня?
Катя снова щекой потерлась о его руку, и снова так, как будто делала это всегда. Выносить это было трудно.
– Понимаешь, ты всегда был. Ну, в моей жизни. А потом тебя в ней не стало, и оказалось, что это очень страшно. По крайней мере для меня.
Нельзя спрашивать, сказал себе Глеб Звоницкий. Особенно сейчас, когда вокруг происходят какие-то непонятные дела!
Нельзя. Нужно отложить «на потом».
Но он и так откладывал слишком долго, и это самое «потом» никак не наступало!
– Ты была в меня влюблена?
– Да что ты, нет, конечно! С чего ты взял?
– А почему ты у меня спрашивала, как я мог уйти с работы и не попрощаться с тобой?
Она подумала немного.
– А я у тебя об этом спрашивала?
Он кивнул. В наступившей темноте ничего не было видно, но она почувствовала макушкой его движение.
– Я ушел тогда с работы, потому что понял, что все пропало, – сказал Глеб Звоницкий задумчиво.
Глеб, которого она так давно потеряла и не чаяла найти!.. Теперь он сидел на диване рядом с ней, почти голый, и она чувствовала его запах, и слышала, как он дышит, и, кажется, как он думает, тоже слышала!..
– Я так много лет… – Он хотел сказать «проработал», а потом понял, что это будет неправда. А нынче он хотел говорить только правду, по крайней мере ту, которая казалось ему самой достоверной. – Я так много лет прожил в вашей семье, что уже не понимал, где кончается работа и где начинаюсь я.
– И… что?
– И все! – сказал он с досадой, что она такая тупая и не понимает самых простых вещей. – Я должен был уйти, чтобы… ну, не знаю… как-то сохранить себя, понимаешь? Сохранить семью. Ну, свою. Ту, которая у меня была!
– Сохранил? – серьезно спросила Катя Мухина.
Он вдруг рассердился.
– Кать, ну ты что? На самом деле ничего не понимаешь или прикидываешься?
– Я не прикидываюсь, – быстро сказала Катя. Она и вправду не прикидывалась. Ей очень хотелось понять, и она боялась, что Глеб перестанет «рассказывать жизнь». А это было сейчас самое важное – после стольких лет!..
– Ничего я не сохранил! От жены я тоже ушел через некоторое время.
– А зачем ты от нее ушел? Влюбился?
Глеб засмеялся.
Такая наивная, такая добрая, такая славная девочка!.. Очень правильная и трогательная в своей правильности, казавшейся ей единственно возможной. Раз ушел, значит, влюбился. Раз влюбился, значит, нужно уходить – а как же иначе?! Чтоб не отравлять друг другу существование, не портить нервы, не тратить попусту драгоценную жизнь!..
– Да ничего я не влюбился! Влюбился!.. Я просто понял, что это все вранье, ну, вот от начала до конца вранье! Невозможно всю жизнь жить во вранье, понимаешь?
– Понимаю, – согласилась Катя,
Ее отец прожил так много лет и погиб только потому, что вовремя не остановил ложь, тянувшуюся за ним, как шлейф горчичного газа над окопами, много десятилетий. Горчичный газ лжи в конце концов сожрал и его, и маму, и всю их семью, от которой ничего не осталось.
– Я жил с вами – с тобой, Любовью Ивановной и Анатолием Васильичем! Даже Митьку вашего я понимал лучше, чем собственную жену! И когда у меня Сашка, сын, просил собаку, я долго не мог понять, какую такую собаку он просит, у нас же уже есть собака! Честное слово!.. Альма-то была жива-здорова! Помнишь Альму? Митька ее во дворе подобрал. Она замерзала, а он ее привел, и твои ее оставили жить. Она у нас лет девять прожила!
Он так и сказал – «у нас».
Глеб помолчал и продолжил:
– Я дома на стены бросался, если мне не нужно было на работу. Я места себе не находил. Я все думал: смена не моя, а если что вдруг с Митькой, ведь Любовь Ивановна только мне доверяла его из кабаков и пьяных компаний забирать! Я думал: кто-нибудь из той смены поедет, и потом, не дай бог, губернатору сболтнет, от незнания или просто так! Будет скандал, а изменить все равно ничего нельзя. – Глеб Звоницкий, бывший охранник, сидевший сейчас на диване с бывшим охраняемым объектом, пристроившим голову на его плечо, зашевелился, нашарил на полу сигареты и зажигалку. Охраняемый объект приподнял голову, чтобы Глебу удобнее было шарить.
– Пепельница справа.
– На полу?!
– Ну да. Я принесла. Я думала, что тебе захочется покурить, вот и принесла.
Глеб фыркнул и покрутил головой. Удивительная история! Еще и пепельницу принесла! За ним отродясь никто не ухаживал, тем более – так!..
Впрочем, про пепельницу и ухаживания он тут же позабыл.
Ему важно было «рассказать жизнь», именно ей, именно сейчас, спустя столько лет. Рассказать так, чтобы она поняла.
– Или с тобой в музыкальную школу другой поедет, а ты сольфеджио прогуливала, или как оно там называется! Я это знал, а больше никто не знал! Я думал, сейчас твоя училка выйдет, мужикам скажет, что ты прогуливаешь, и влетит тебе по первое число! Я или работал, или пил, когда выходные выпадали, и все! Это не жизнь, Кать!..
– Не жизнь, – согласилась Катя Мухина. – А что тогда жизнь, Глеб? Ты понял?
– Я понял, что во всем виноват сам! И еще ваша семья виновата. Потому что когда появилась ваша, меня перестала интересовать моя собственная. Черт, я не знаю, как это объяснить!.. У вас я точно знал, что нужен и без меня никто не может обойтись – ни ты, ни Любовь Ивановна, ни губернатор. Во всех отношениях. И мне с вами было как-то… интересно, что ли! Кураж какой-то был, и мне хотелось, чтобы вы не могли без меня обойтись, понимаешь? А дома… Домой я приезжал только спать. В выходной на базар поедем или к теще на участок. Ну, иногда жена скажет: «Проверь у Сашки уроки». Вот я сяду проверять и думаю все время: только бы телефон сейчас позвонил и на работу вызвали! А сам два плюс пять складываю, и получается у меня восемь, и такая тоска берет, что словами не передать!.. Понимаешь, если бы можно было эту всю канитель на кого-нибудь свалить, было бы легче!.. На жену, к примеру! Ну, вроде дура, меня не понимает, ребенка не любит, характерами не сошлись! А то ведь, черт побери, и не дура, и ребенка любит, и характерами сошлись, и любовь была когда-то, но от скуки подохнуть можно!..