Жизнь после Бога

Коупленд Дуглас

— Это ты про меня?

— Да нет же, про себя. Уж не превращаюсь ли я в старую квашню?

Я швырнул палку воображаемой собаке.

— Сомневаюсь. Насколько я могу судить, любовь всегда поджидает где-нибудь за углом. Может, ты одна из тех женщин, которые влюбляются в отсидевших серийных убийц.

— Спасибо.

Это был один из тех разговоров, когда люди глядят по сторонам, а недруг на друга.

— M-да, — сказал я.-Я тоже беспокоюсь, не отлюбил ли я свое… или, может, такой способности вообще никогда не было.

— Сегодня

я очень рано проснулась, — сказала Кристи, — и подумала: «Ну что, подруга, так, значит, вот оно? И так еще сорок лет? Что-то должно измениться, подруга. Что-то надо менять». И правда. Что-то должно случиться. Чего-то мне не хватает. А может, что-то надо отбросить. Но что-то должно измениться. Я так дальше не могу.

— Ты что — разлюбила Брюса? — спросил я.

— Пока нет. Но это случится довольно скоро, всегда случается, когда Другой вдруг превращается в липучего незнакомца, и только диву даешься, каким же ты был недотепой, что так легко попался на крючок.

— Да ты, я гляжу, оптимистка.

— Но это правда. С годами я поняла, что мне просто не хочется поддерживать связи, из которых — с самого начала видно — ничего путного не выйдет. Какая я черствая старушонка, верно?

— Довольно расторопная старушонка, — ввернул я на свой страх и риск.

Мы прошли еще немного, и тут Кристи решила признаться:

— Ужасно боюсь выйти замуж, а потом разлюбить.

— Ну и удивила, Крис. Этого все ужасно боятся. Все. Но большинство все равно через это проходит. — Меня удивило, что Кристи признается мне в страхе, который, в ее устах, казался почти наивным.

Мы шли все дальше, глядя, как птицы роются, выклевывают что-то в разбросанных деревяшках — совсем как мы.

— Тебя никогда не бесило, — спросила Кристи, — что в жизни придется обходиться тем, что имеется?

— Конечно, бесило.

— И как ты с этим справлялся?

— До сих пор — как придется. Мы помолчали, потом Кристи с улыбкой обернулась ко мне:

— Ты ведь не болел всю эту неделю, скажи, старик?

— С медицинской точки зрения — нет.

— Так где же ты был?

— Дома. Просто хотелось подумать.

— Чистил свое оружие? Бормотал себе под нос про всякие заговоры?

— Нет. Просто думал. Знаешь, я ведь после Нью-Йорка был в Вашингтоне. На церемонии инаугурации.

— Видел каких-нибудь шишек?

— Нет.

— Встречался с президентом?

— Нет.

— Зачем же тогда поехал?

— Сам точно не знаю. Но там было.что-то, что мне надо было увидеть… увидеть своими глазами личность или что-то большее, чем просто человек.

— Ну и?…

— И… вернулся домой и заперся от всех на неделю — чтобы подумать.

Я понимал, что Кристи до смерти хочется узнать, к каким выводам я пришел, но мне было стыдно признаться, что я стесняюсь рассказать ей о них. Вместо этого я решил сменить тему.

— Я никогда не рассказывал тебе, — спросил я, — как мы с Марком в прошлом году катались

в Стэнли-парке на роликах?

— Нет.

— Так вот — встретили мы группу слепых — с белыми тростями и все такое, какой-то тур, организованный Обществом слепых, или что-то в этом роде, они услышали, что мы подъезжаем, попросили остановиться на минутку. Потом дали Марку фотоаппарат и попросили их снять.

— Слепые?

— Именно. Но странно, что они все равно верили в зрение. В фотографии. Мне кажется, это не самая плохая позиция.

Было приятно вот так побыть с Кристи — послоняться, поболтать. Это напомнило мне старые денечки, когда мы плавали в бассейнах как эмбрионы. Я поведал Кристи одну из своих излюбленных фантазий: на год впасть в кому, а потом проснуться и познакомиться со всеми достойными того, скопившимися за это время новостями.

— И мне бы хотелось! — закричала она. — Пятьдесят два выпуска «Пипл», на которые можно разом наброситься, — это как героин — передозировка информации.

Мы забрались обратно в машину, Кристи по-прежнему думала о журнале «Пипл».

— Ты когда-нибудь задумывался, — спросила она меня, — о чем будут вспоминать люди через тысячу лет, то есть я хочу сказать — правильно ли они все воспримут? Ну, скажем, что «была когда-то Великая Мадонна, такая потрясающая, что жила Она на пятисотом этаже Эмпайр-Стейт-Билдинг и выпивала тысячу бутылок пепси каждый день». Чепуху вроде этого.

Я ответил, что, скорей всего, будут вспоминать Эйнштейна и Мэрилин Монро. Но потом мнение у меня переменилось.

— Знаешь, — сказал я, — о чем люди, наверное, будут думать, вспоминая наши дни тысячу лет спустя? Они будут оглядываться на них с трепетом и изумлением. Они будут думать о Стейси — или о ком-нибудь похожем на Стейси, — как она едет по шоссе в своей машине с откидным верхом и волосы у нее развеваются на ветру. Она будет в бикини, на языке у нее будет противозачаточная таблетка, а ехать она будет затем, чтобы купить недвижимость. Вот о чем, кажется мне, будут вспоминать люди в те времена. О свободе. Что существовала когда-то прекрасная мечта о свободе, которая двигала нашу жизнь вперед.

— Невозможно представить себе, что такое тысяча лет, — сказала Кристи. — Думаю, человек может представить себе только срок длиной в жизнь, не больше.

— Возможно, ты и права. Думаю, что нам, людям, доступно только определенное число взглядов на время. К тому же, возможно, они и неправильные. Возможно, время — нечто совсем другое. Так что я бы по этому поводу не паниковал.

— Но ты ведь отсиживался целую неделю, разве нет?

— Пожалуй, лучше всего будет отвезти тебя назад в Империю Зла, — сказал я.