Жизнь после измены
Шрифт:
— Здорово. А что потом делать?
— Отнести ее в поле и выпустить.
— А, понятно. Звучит хорошо. А трогать ее не придется, не знаешь? Потому что меня стошнит, если придется.
— Нет. Нужно просто держать мышеловку. У меня есть одна такая, могу одолжить, если хочешь. Когда мы только переехали, у нас тоже были мыши. По крайней мере, одна. Я не говорил Лоле, знал, что она настоит на том, чтобы опрыскать ядом весь дом. Думаю, это полевая мышь.
— Ну, тогда она должна быть в поле, черт возьми, а не у меня под холодильником.
— Пойди
— Что?
— Шоколадного мусса. Мыши его любят. Это всегда срабатывает.
Твою мать. Мы сходили в деревенский магазин и купили какую-то шоколадную ерунду, больше всего похожую на шоколадный мусс. Альфи сообщил даме за прилавком, что это для нашей мышки, но та, к счастью, улыбнулась ему и, видимо, решила, что он фантазирует. Чарльз пришел с Эзрой и Мейбл, которые страстно желали увидеть мышку. Мы положили шоколад в пластмассовую коробку, что дети сочли ужасным расточительством вкусных вещей, а потом сели в гостиной и стали пить чай с печеньем, и мы всячески пытались отвлечь их внимание от грызунов и всего, с ними связанного, но когда Чарльз вернулся на кухню, чтобы налить еще чаю, проклятая мышь уже сидела в коробке, вся перемазанная в шоколаде, и скреблась. Альфи лег на пол рядом с коробкой и принялся беседовать с мышью.
— Пожалуйста, мамочка, можно, мы ее оставим у себя?
К счастью, у Чарльза уже был готов ответ.
— Это полевая мышка, Альфи. Ей нужна свобода, держать ее взаперти жестоко.
И что гораздо более важно, я ее боюсь.
— Она должна жить в поле и играть со своими друзьями.
Замечательно! У них, оказываются, бывают друзья. Мне придется водить их за собой, играя на флейте, и покупать тонны шоколадного мусса.
— А что если она сиротка?
— Кто?
— Сиротка, у нее нет мамы и друзей.
— Нет, Альфи. Честное слово.
В конце концов нам удалось убедить их всех, что мышь нужно отнести в поле и выпустить. Я была бы рада отвезти ее куда-нибудь за несколько миль, но мне не хотелось рисковать, вдруг она сбежит в машине, поэтому мы пошли вниз по улице, выглядя полными идиотами, вместе с детьми, которые распевали «Хикори Дикори Док» и «Три слепые мышки» так громко, как только могли. Уже почти стемнело, когда мы перелезли через ворота и оказались на краю поля.
— Ну ладно, мышка, выходи.
Мы открыли дверцу, но проклятая мышь не собиралась выходить, а только нервно попискивала из коробки. Она выглядела довольно липкой и, честно говоря, слегка обделавшейся. Она была крохотная, с темно-коричневой шерсткой — хотя, может, это из-за шоколада, — и у нее был довольно милый маленький хвостик, не такой длинный и мерзкий, от которых тошнить тянет. Может, это была полевка.
— Чарльз, как ты думаешь, это может быть полевка?
— Мне кажется, полевки крупнее. А что?
— Ну, если я скажу маме, что у нас под холодильником была полевка, она не слишком перепугается.
— Ясно. Тогда это самая настоящая полевка. Подвид шоколадоядный.
Наконец
Когда мы вернулись в дом, Чарльз сказал, что лучше отведет детей домой. Эзра все еще дулся — он хотел забрать мышь к себе домой и держать ее в своей спальне.
— Спасибо тебе большое, Чарльз. За мышеловку и вообще за все.
— Не за что. Только не зови меня, если у тебя заведутся пауки. Ненавижу пауков.
— Они меня не беспокоят. Им, по крайней мере, не надо покупать шоколад.
Когда мы вернулись домой, под холодильником больше никто не скребся, но ложась в постель, я была уверена, что слышу что-то. Ублюдочное животное, видимо, вернулось. После старательного и весьма успешного запугивания себя в течение десяти минут я натянула одеяло на голову и решила, что буду поступать по-взрослому. Больше никакого шоколада. Позвоню завтра в сельсовет и вызову человека, который травит крыс. Знаю, это жестоко. Но мне наплевать. Даже если это полевки, то чертовски шумные. И им нечего делать у меня на потолке. Или под холодильником.
Молли было весьма тяжко уживаться со своей мамой и Дорин. Они развели вокруг нее двойную суету с непрекращающимися чашечками чая и предложениями, что молодой мамочке пора сладко вздремнуть полчасика. Ее мама едва не оторвала от нее Джека, когда она пошла в супермаркет.
— Они обе такие милые, и я правда очень благодарна, честно, но они все время все моют и каждые десять минут пичкают меня какой-нибудь едой.
— Ты мне это рассказываешь? Моя мать пришла в такую ярость, узнав о мыши, что с тех пор помешалась на чистоте.
— Сельсовет принял меры?
— Угу. Дератизатор наставил кучу мышеловок на чердаке, а теперь придет на следующей неделе. Слушай, ты же говорила, что твоя мама возвращается домой?
— На следующей неделе, после того, как я съезжу в больницу. Если они скажут, что я здорова. Дэн приедет в выходные, заберет ее. Знаешь, она, похоже, ужасно устала — вскакивает всякий раз, как ребенок плачет, даже посреди ночи. Честно говоря, мне будет этого очень не хватать.
— Да, думаю, ты права. А как Дэн?
Оказалось, что Дэн звонит каждый день в пять часов, а вчера забрал Лили из школы и привез домой.
— Он вроде в порядке, но Лили очень расстроилась вчера вечером, когда он уезжал. Он сказал, что ему надо на работу, но ей это не понравилось. Это первый раз, когда она отреагировала. Он очень расстроился. Но у нас вчера был длинный разговор, и он наконец сказал, что был очень несчастен. Он никогда не признавался в этом раньше.
— Ну, это хороший знак. Я имею в виду, ты уже можешь с ним говорить.