Жизнь после жизни
Шрифт:
Ее дантист привел в порядок зубы Урсулы, но лубок с правой руки сняли не скоро. У нее опять нашли перелом носа, а вдобавок травмы скул и подбородка. В ней была ущербность, порча. И вместе с тем она очистилась. Прошлое все меньше довлело над настоящим. Урсула написала в Лисью Поляну, что на все лето уезжает «вместе с Дереком в поход по горам Северной Шотландии». Она была почти уверена, что в Лисью Поляну муж не сунется. Будет зализывать раны где-нибудь в другом месте. Очевидно, в Барнете. Адреса Иззи он, к счастью, не знал.
Иззи проявила удивительную
— Живи, пока не надоест, — сказала она. — Что мне обретаться тут в одиночку? А денег, слава богу, я заработала более чем достаточно, смогу тебя прокормить. Выздоравливай, — добавила она. — Спешить некуда. В самом деле, тебе ведь всего двадцать три года.
Урсула даже не знала, что поразило ее больше: искреннее радушие Иззи или ее памятливость. Наверное, для Иззи Белгравия тоже не прошла бесследно.
Однажды вечером, когда Урсула сидела дома одна, на пороге появился Тедди:
— Еле тебя разыскал. — Он от души обнял сестру.
Урсулу переполняла радость. Это трудно объяснить, но Тедди всегда был настоящим в отличие от других. За время долгих летних каникул он загорел и возмужал, работая на ферме в «Холле». Недавно он заявил, что хочет стать фермером.
— Тогда верни мои деньги, затраченные на твое образование, — потребовала Сильви, не пряча улыбку. — Тедди был ее любимчиком.
— Сдается мне, деньги были мои, — сказал Хью.
(А кто был любимчиком Хью? «По-моему, ты», — сказала ей Памела.)
— Что у тебя с лицом? — спросил Тедди.
— Небольшая авария; хорошо, что ты меня раньше не видел, — засмеялась она.
— Значит, ни в какую Шотландию ты не уехала, — сказал Тедди.
— Выходит, так.
— Стало быть, ушла от него?
— Да.
— И правильно сделала. — Тедди, как и Хью, не любил долгих объяснений. — А где же наша разгульная тетушка?
— Где-то разгуливает. Скорее всего, в Эмбасси-клуб поехала.
Они откупорили бутылку шампанского из запасов Иззи, чтобы отметить освобождение Урсулы.
— В глазах мамы ты, наверное, будешь опозорена, — заметил Тедди.
— Не волнуйся, это уже давно произошло.
Соорудив омлет и салат из помидоров, они включили радио, поставили тарелки себе на колени и стали слушать оркестр Берта Амброуза.
После ужина Тедди закурил.
— Надо же, какие мы взрослые, — засмеялась Урсула.
— Гляди, какая мускулатура, — сказал он, демонстрируя бицепсы, как цирковой силач.
Он изучал английскую филологию в Оксфорде и сказал, что для разнообразия отвлекся от умственной работы, дабы «потрудиться на земле». Кроме того, он сочинял стихи. О земле, а не о «чувствах». Гибель Нэнси разбила ему сердце, а что разбито, говорил он, того без изъяна не склеишь.
— Прямо по Джеймсу, верно?{71} — печально спросил он (Урсула подумала о себе).
Тедди, переживший такую потерю, прятал внутри свою рану — шрам на сердце, откуда вырвали маленькую Нэнси Шоукросс.
— Чувство такое, — сказал он Урсуле, — будто ты вошел в какую-то комнату и твоя жизнь оборвалась, но ты все равно живешь дальше.
— Пожалуй, я могу это понять. Да, могу, — сказала Урсула.
Урсула
В конце концов Тедди вздохнул, потянулся и сказал:
— Пора мне возвращаться в Лисью Поляну. Какая будет легенда? Я тебя видел? Или ты по-прежнему сидишь в своих райских кущах? — Он собрал посуду, чтобы отнести на кухню. — Я здесь приберу, а ты пока думай.
Когда зазвонил звонок, Урсула решила, что это Иззи. С тех пор как на Мелбери-роуд поселилась ее племянница, Иззи все чаще забывала ключи. «Дорогуша, я же знаю, что ты всегда дома», — говорила она, заставляя Урсулу в три часа ночи выбираться из постели, чтобы открыть ей дверь.
Это была не Иззи, это был Дерек. От изумления Урсула проглотила язык. Она так решительно оставила его в прошлом, что он перестал для нее существовать. Место ему было не в Холланд-Парке, а в самом тесном закоулке памяти.
Заломив ей руку за спину, он пинками погнал ее в гостиную. Взгляд его упал на резной кофейный столик в восточном стиле. На нем еще оставались два бокала от шампанского и массивная пепельница из оникса, полная окурков Тедди. Дерек прошипел:
— Кто с тобой был? — Он распалился от ярости. — С кем ты прелюбодействовала?
— Я прелюбодействовала? — Урсулу поразило это слово. Такое библейское.
Тут в гостиной появился Тедди с кухонным полотенцем через плечо.
— Это еще что? — возмутился он. — Руки убери от нее.
— С ним? — продолжил свой допрос Дерек. — С этим молокососом ты блудила в Лондоне?
Не дожидаясь ответа, он ударил ее головой о кофейный столик, и она осела на пол. Ужасающая боль стремительно нарастала, будто голову сжимали тисками. Дерек занес перед собой, как чашу, пепельницу из оникса, не обращая внимания на разлетевшиеся по ковру окурки. Урсула понимала, что у нее отказывают мозги: вместо того чтобы сжаться от страха, она думала лишь о том, до какой же степени эта сцена напоминает историю с яйцом пашот и какая глупая штука — жизнь. Тедди прокричал что-то Дереку, и тот запустил в него пепельницей, вместо того чтобы раскроить ею череп жене. Урсула не видела, попала ли пепельница в цель, потому что Дерек схватил ее за волосы и еще раз стукнул головой о столешницу. У нее перед глазами сверкнула молния, но боль стала затухать.
Соскользнув на ковер, Урсула застыла без движения. Кровь заливала ей глаза и лишала зрения. Когда ее голова вторично ударилась о твердую поверхность, Урсула почувствовала, как у нее внутри что-то надломилось — наверное, тяга к жизни. Неловкое шарканье, сопенье и мелькание ног на ковре свидетельствовало о драке. Во всяком случае, Тедди давал отпор, а не лежал без чувств на полу. Она не хотела, чтобы он дрался. Она хотела, чтобы он бежал куда глаза глядят, от греха подальше. Смерти она уже не боялась, лишь бы Тедди был жив. Она пыталась что-то сказать, но из горла вырывался лишь нечленораздельный клекот. Ее трясло от озноба и бессилия. Она вспомнила, что такое же ощущение испытала в больнице, после Белгравии. Но тогда с ней был Хью, он сжимал ей руку и удерживал в этой жизни.