Жизнь прожить – не поле перейти
Шрифт:
– Вы мне тоже симпатишны, – слегка зардевшись, призналась Дуня.
– Вот видишь! Само провидение хочет, чтобы мы были вместе, а ты противишься!
– Нет, – горячо ответила Дуня, открыв глаза и устремив на Сергея сияющий взор, – я согласная! Но вы меня не обманите, Сергей Григорич, не бросите?
– Как ты можешь так говорить? – пылко проговорил Сергей и снова начал целовать и ласкать счастливую девушку.
В это время в коридоре послышался громкий женский крик: «Дуня!».
– Ой, это Александра Никифоровна, ваша матушка, –
Она быстро встала с кровати и одернула платье. На новой простыне показалось кровавое пятно. Увидев это, Дуня проговорила сконфужено:
– Ах ты, Господи, я вам простыню испачкала! Давайте я её заберу.
Сергей встал с кровати, а Дуня сняла испачканную простыню. Сергей снова привлек её к себе и поцеловал. Она слегка отстранилась от него и сказала:
– Мне пора идти!
– Когда все улягутся спать, – тихо проговорил он, – приходи ко мне!
– Хорошо! – так же тихо согласилась она.
Сергей выпустил Дуню из объятий, и она поспешила выйти из комнаты с грязной простыней в руках.
Довольный всем, что произошло, Сергей переоделся и вышел из дома, решив прогуляться по городу перед сном, с наслаждением и лёгким трепетом ожидая предстоящую встречу с Дуней.
Выйдя на Московскую улицу, он убедился, что был не одинок в желании совершить вечернюю прогулку.
Вечер был тихим и теплым. Многие добропорядочные граждане вышли прогуляться на свежий воздух. Большинство гуляли парами, но многие, как и он, совершали прогулку в одиночестве.
Не успел Сергей пройти по улице пару десятков шагов, как сзади окликнули:
– Поручик Михалёв!
– Сергей обернулся. К нему быстрым шагом приближался поручик Токарев, бывший сослуживец по Московскому гарнизону. Токарев был на пару лет старше.
– Николай, Токарев! Какими судьбами? – удивленно спросил Сергей, протягивая руку для рукопожатия.
– Молодые люди обменялись крепкими рукопожатиями.
– Меня направили служить в запасной полк, расквартированный в вашем городе, – проговорил Николай.
– Это тот, что на Дворянской улице?
– Так точно!
– Да, знаю его. Давно прибыл к нам?
– Нет, всего сутки, как здесь!
– Я рад нашей встречи!
– Взаимно!
– Ты завтра во второй половине дня будешь свободен?
– Да.
– Тогда приходи к четырнадцати часам к нам на обед, я познакомлю тебя с отцом.
– Благодарю, обязательно приду!
– Наш дом расположен на Первой Сергиевской улице, здесь не далеко. Скажешь извозчику: «К дому купца Михалёва». Они знают наш дом.
– Обязательно буду, а сейчас извини, позволь откланяться. Честь имею!
– Честь имею.
Молодые люди расстались. Токарев пошел по своим делам, а Сергей ещё немного погулял, пока ночь полновластной хозяйкой не окутала
Вдоль всей Московской улицы зажглись электрические фонари, и Сергей пошел домой, в радостном предвкушении очередной встречи с Дуней.
Глава седьмая
Брусилов не ошибся. Спустя пару дней на окопы, занятые полком в котором была рота Ефима, обрушились сотни снарядов противника.
Неприятель начал артиллерийскую подготовку, длившуюся около получаса. Вскоре стрельба прекратилась и впереди появилась цепь людей с ружьями, одетых в незнакомую военную форму светло-серого цвета с голубоватым оттенком.
– Австрияки! – прокатилось по окопам.
И тут же последовала команда:
– Беречь патроны! Подпустить противника как можно ближе! Открывать огонь на поражение и наверняка!
Первая атака австрийцев была успешно отражена, но за ней последовала вторая, а потом третья, четвертая…. Вскоре шальная пуля ранила Ефима в плечо – он ощутил жгучую боль, а рука перестала слушаться команд хозяина.
Подоспевший фельдшер перевязал Ефима, и боль слегка утихла.
Вечером, когда долгожданные сумерки опустились на землю, накрыв воюющие стороны ночным покрывалом, Ефим вместе с несколькими ранеными был отправлен в этапный лазарет.
Там ему тщательно обработали рану, наложили чистую повязку и отправили в палату отдыхать.
Всю ночь Ефим не мог заснуть от дергающей боли в раненой руке и только к утру задремал.
Утром его разбудила миловидная молоденькая сестра милосердия в черном платье, белой косынке с белоснежным кокошником, в белом переднике и накрахмаленных манжетах.
После всего, что пережил Ефим в окопах, появление этого ангельского создания показалось продолжением какого-то прекрасного сна, но боль в раненой руке вернула его к суровой действительности.
Сестра повела на перевязку. С перевязанной рукой Ефим вышел на улицу.
Была середина осени, но в отличие от средней полосы России, здесь она была мягче и теплее.
Ефим окинул взглядом двор казенного здания, где расположился этапный лазарет и заметил раненого казака, примостившегося на груде бревен. Казак что-то сосредоточенно писал в толстой тетрадке. Ефим понаблюдал за ним некоторое время, а когда тот оторвался от записей, решился подойти и заговорить.
– Здоров, служивый, – приветствовал он казака.
– Здоровей видали, – угрюмо ответил казак, с трудом отрываясь от нахлынувших мыслей.
– Никак тоже стихи пишешь?
– С чего ты взял, – явно не довольный тем, что лезут с расспросами, пробурчал казак.
– Я сам стихи сочиняю, вот только все не соберусь их записывать.
– Нет, это не стихи, – уже мягче проговорил казак.
– А что, коль не секрет?
– Да задумал я написать книгу о жизни казаков, вот и записываю происходящие события, для памяти.