Жизнь, прожитая не зря
Шрифт:
На море был накат. Гладкие валы, не спеша, катились к берегу и пенно, с глухим утробным гулом разбивались внезапно, обдавая песок брызгами. Поймав момент, когда пенный язык нахлынувшей волны остановился и с лёгким урчанием начал пятиться назад, капитан быстро зачерпнул рукой воду. Поднёс к лицу, пробуя на вкус. Она была тёплой и пахла странно. Совсем не так, как пахнет пресная вода рек и озёр. Лебедев глотнул и выплюнул, ощутив во рту мягкий солоноватый привкус. На ладони остались маленькие зелёные кусочки тины.
Капитан вышел на большую шумную улицу с оживлённым движением. По проезжей
На тротуарах, на ящиках, самодельных стульях или просто на корточках сидели бесчисленные торговцы. Продавали всё что угодно: одежду, семечки, жвачки, свежую зелень, шампуни и средства для волос. Бойкая уличная торговля была ещё одной отличительной чертой этого города.
Проходя мимо рядов торгашей, Лебедев задержался у книжного развала. Возможно, потому что тот был здесь единственным. Расстелив клеёнку прямо на асфальте, продавец разложил на ней свой товар и стоял тут же, прислонившись спиной к шершавому стволу тополя.
Остановившись, капитан скользнул глазами по замусоленным старым книгам. Взял наугад одну в руки. Поднёс к глазам, всматриваясь в выцветшую обложку, покрытую тонким слоём уличной пыли. Это был том Вальтера Скотта сразу с двумя романами. Он раскрыл книгу и перевернул несколько страниц. Те были ветхими, пожелтевшими. На некоторых виднелись коричневатые чайные разводы от когда-то кем-то поставленных на раскрытые страницы чашек.
— Возьмите, за пятнадцать рублей отдам, — сразу оживился торговец. — Скотт — хороший писатель. Здесь и «Айвенго», и «Квентин Дорвард» есть. Сейчас таких книг не выпускают.
— Не выпускают? А что сейчас выпускают? — спросил машинально Лебедев, всё ещё перелистывая страницы.
— А вон чего, — продавец кивнул головой в сторону газетного киоска, на внутренних стенках которого виднелись яркие пошлые плакаты с какими-то размалёванными полуголыми девицами. — Вон этого до фига сейчас. Это — пожалуйста!
Продавец досадливо сплюнул на землю, достал из помятой пачки сигарету, чиркнул спичкой и закурил. Он был щуплым невысоким мужчиной с нездоровым землистым цветом лица и седыми висками, одетый в заношенную синюю куртку и помятые джинсы. Чёрная кепка была сдвинута на затылок, обнажая высокий морщинистый лоб. На вид ему можно было дать лет сорок пять. Но капитану почему-то казалось, что тот значительно моложе, и только лишь осунувшееся лицо с запавшими тусклыми глазами старило его сильно. Он внимательно оглядел его, стремясь определить национальность книготорговца. Это качество — всегда и везде обращать внимание на национальность встреченного им человека — он приобрёл в Городе Ветров. Но лицо торговца не дало ему ответа на этот вопрос — оплывшее лицо потрёпанного жизнью, рано постаревшего человек.
— А вот ещё Дюма есть, — продолжал продавец, решив, видимо, перечислить все имеющиеся у него книги историко-приключенческого жанра. — Одно из последних изданий, конца 80-х. Книга в хорошем состоянии, почти новая. За тридцатку отдам. Или вот ещё Стивенсон. Хотите?
Лебедев продолжал рассеянно
— Да не знаю, — пробормотал он. — Тридцать, говорите? У меня столько нет с собой.
Сказал и разозлился тут же на себя. Дожил — тридцати рублей нет в кармане. Зачем сказал! Ведь можно было просто отказаться покупать, ничего не объясняя.
— Ну, за двадцать пять отдам, — продолжал уговаривать продавец. — Я же говорю, сейчас таких не выпускают. Мне тут люди приносят разное. Кто-то уезжает и библиотеку свою распродаёт, кто ещё почему. А приносят иногда хорошие вещи. Я в книгах разбираюсь, вы уж мне поверьте.
«Нет, он явно не местный, — подумал про себя капитан. — То есть, местный, конечно, но на кавказца не похож. Говорит чисто, без акцента. Или русский, или полукровка».
Лебедев окинул взглядом весь «прилавок» и поскрёб рукой гладко выбритый подбородок. В самом углу, отдельно от книг на клеёнке были разложены значки и несколько тускло поблёскивающих юбилейных медалей.
— Это тоже люди приносят? — кивнул он в их сторону.
— Что, медали?
— Ага.
— Ну да. Мне много чего приносят. Вас что именно интересует?
— Да ничего пока. Я так спросил, просто.
В это время к развалу подковылял старик. Он был совсем седой, с тёмным, морщинистым лицом, крупные, ноздреватые поры которого, казалось, были присыпаны мельчайшей пылью. Старик был закутан какой-то в облезлый полушубок со стёртыми локтями и нелепо торчащими в разные стороны вылезающими грязными клочками искусственного меха. На его голове сидела плотно надвинутая и обтрёпанная шапка-ушанка из фальшивого чёрного меха. Из-под неё на морщинистый лоб падали пряди седых, почти белых, давно нестриженных волос.
Он внимательно, с прищуром, посмотрел сначала на продавца, а потом на капитана. Увидев военный бушлат, слегка улыбнулся, обнажив на мгновение розоватые дуги дёсен и коричневатые, старчески крошащиеся зубы. Однако взгляд его светло-голубых глаз был ясный, осмысленный. Их живое выражение удивило офицера.
Не говоря ни слова, старик нагнулся и протянул руку к медалям. Взял одну, поднёс её к глазам, прищурился и зашевелил губами, стараясь прочесть надпись. На обратной стороне медали был выбит профиль Сталина. Лебедев заметил, что руки у старика были тёмные, шершавые, с грубой потрескавшейся кожей. Он поскрёб ногтем медь. Затем ткнул сморщенным пальцем в профиль Сталина и, обернувшись к капитану и продавцу, сказал вдруг отчётливо:
— Это же что за мужик был, а? Это же золотой был мужик! При нём нас во всём мире уважали. Нас боялись. С ним войну выиграли. А сейчас…..
Лебедев вздрогнул. Он никогда не слышал, чтобы такие дряхлые старики говорили так чётко и внятно. В его родном городке в Костромской области мужчины, как правило, не доживали до таких лет. Почти все они спивались и умирали гораздо раньше, часто не успевая даже выйти на пенсию.
Голос старика был немного хрипловатый, но отчётливый, совсем не старческий. В нём слышался жуткий надрыв и отчаянная, запредельная душевная тоска — тоска вечного, непроходимого одиночества. Одиночества заброшенного и забытого всеми живого монумента эпохи, давно ушедшей в вечность.