Жизнь сэра Артура Конан Дойла. Человек, который был Шерлоком Холмсом

Карр Джон Диксон

Туи, которая не меньше, чем он, хотела вернуться, попросила мужа все выяснить. Он поспешил в Суррей и был более чем удовлетворен.

«Дело не только в Гранте Аллене, чье состояние дает надежду на то, что это место подойдет для Туи, — писал он. — Но высота расположения, сухой климат, песчаная почва, защищенность от холодных ветров создают самые лучшие условия». Он еще раньше продал дом в Норвуде. Зачем покупать другой? Он построит дом в Хиндхеде, и это будет дом с размахом.

Начертив план дома и с удовольствием включив в него большую бильярдную, он передал дело в руки архитектора из Саутси и своего старого друга Болла. Как сказал Болл, новый дом должен быть готов примерно через год. Вернувшись в Давос, он, к радости

«Странда», закончил седьмой новый рассказ о бригадире, а также откорректировал «Письма Старка Манро» и внес поправки.

Он столько души вложил в «Старка Манро», что когда перечитывал книгу, то подумал, что она может оказаться такой его работой, которая выдержит самое большое испытание временем. В ней было все: амбиции, страхи, агностические (или, точнее, в применении к доктору Старку Манро деистические) взгляды. Там появлялась Туи под именем Винни Ла Форс. Краем разума он понимал необходимость признания того, что он никогда не был влюблен в Туи в смысле того, что подразумевается под большой любовью. В дни, когда они жили в Саутси, он был слишком влюблен во влюбленность. Но он испытывал к ней чувства глубокого расположения и привязанности, которые были лучше всякой любви. Или он только так думал?

Но такая мысль казалась ему предательской. Он отогнал ее.

Работа, которая выдержит самое большое испытание временем? Может быть. Тем не менее он давно пришел к выводу о том, что по-настоящему важен только рассказ. Однажды, в минуту возбуждения, он сказал Роберту Барру, что предпочел бы, чтобы его судьями были не профессиональные критики, а товарищи по писательскому творчеству или же школьники. Он признал, что это было некоторым преувеличением: не дашь же школьнику «Роберта Элзмира», как можно дать «Остров сокровищ». Воспоминания о том, как они комментировали «Белый отряд», не покидали его. Это подчеркивало образ его мыслей.

«Первая цель прозаика, — говорил он Дж. У. Доусону, — найти интригу. Если нет интриги, зачем тогда все? Возможно, у него и есть что-то такое, что стоило бы рассказать, но тогда он должен рассказать это в другой форме». Все было так, как будто в разгар пьесы автор выскочил бы к огням рампы и остановил действие на время, пока он выступает с речью по ирландскому вопросу.

Что касается пьес, нелишне задать вопрос, что же произошло с той четырехактной драмой об эпохе Регентства, которую он начал писать для Ирвинга и Эллен Терри перед отъездом в Америку. Какое-то время о ней больше ничего не было слышно, так же, как и о Хорнанге как о соавторе. Но нам не понадобится прибегать к услугам Шерлока Холмса, чтобы разрешить эту проблему. Любой намек на возможность боксерских поединков на сцене «Лицеума» привел бы в ужас Ирвинга, который в том году был посвящен в рыцари: впервые в рыцарское достоинство был возведен актер. Поэтому Конан Дойл, которому не терпелось заняться боксерской темой, отложил пьесу и начал писать роман с другим сюжетом. Летом и в начале осени был написан «Родни Стон».

Когда становится известно, что издательство «Смит, Элдер энд К0» потом заплатило ему вперед гонорар в четыре тысячи фунтов, а «Странд» — тысячу шестьсот за право серийной публикации, вопреки потрясению Джорджа Ньюнеса из-за того, что это будет повествование о боксерах («Почему именно эта тема из всех возможных на белом свете?»), можно представить себе степень его писательской популярности. Но лучшей данью «Родни Стону» были высказывания старого австралийского боксера, которому вслух читали книгу, когда, больной, он находился уже при смерти.

Трудно забыть сцену в зале «Вэггон энд Хорсиз», когда Чарльз Треджеллис, Бак Треджеллис устраивают для болельщиков ужин, на котором появляется весящий семнадцать стон принц-регент. В зале, увешанном «Юнион Джеками», собрались все звезды кулачных боев — «Джентльмен» Джексон и Джем Белчер; чемпион Ирландии Эндрю Геймбл; Билл Ричмонд Черный; великие еврейские

боксеры Дэн Мендоза и Датч Сэм, еще двадцать человек, когда приемный сын кузнеца Бой Джим бросает вызов лучшему из них. Мы слышим взрывы хохота, остроумные замечания о том, что этому новичку надо бы попробовать себя в бою с кем-нибудь менее опытным, чем Джем Белчер. На освещенном фонарями ринге, который окружают зрители, Бой Джим ведет бой с полупьяным Джо Берксом, а ставки поднимаются все выше и выше. Выбивающийся из сил Беркс находится в тяжелом положении, но у его молодого оппонента не хватает опыта, чтобы довести дело до конца.

«Малый, давай его вот сюда левой! А теперь правой в голову!»

Именно на этом месте рассказа, когда его читали старому австралийскому профессионалу, больной приподнялся в постели. «Он доконал его! — вскричал он. — Господи, доконал!» Это были его последние слова. Человек покинул этот мир счастливым, воображая себя на ринге.

Подобно тому, как рассказы о бригадире Жераре изображали французов времен Наполеона, «Родни Стон» показывает англичан той же эпохи. И это, как и в «Мике Кларке», тем же захватывающе реальным способом, благодаря которому оживает безликая деревня, когда Бак Треджеллис мчит сэра Джона Лэйда из Брайтона в Лондон в пароконной упряжке вместо четверки или когда старый чемпион Гаррисон выходит из своего уединения, чтобы сразиться с Крэбом Уилсоном. Артур закончил эту книгу, когда вместе с Туи и Лотти они уехали на зиму из местечка Малоя в Египет, где и провели лето.

Больше месяца они были в деревне Коу, прежде чем потихоньку отправиться из Люцерна через всю Италию в Бриндизи. К концу ноября они уже поселились в отеле «Мена-Хаус», который находился в пустыне в семи милях от Каира.

Это должно было стать идиллическим промежутком времени. В белом длинном отеле в пустыне, соседствовавшем с пирамидами, были возможности для игры в бильярд, теннис и гольф. Его расслабляла сама атмосфера; он не мог ничего делать, кроме как адаптировать для театра роман Джеймса Пейна. Его сбросила понесшая лошадь, и, крепко держась за узду, он получил удар копытом, и пришлось наложить ему над правым глазом пять швов. Были и другие тревожные факторы.

К концу 1895 года в Британской империи было неспокойно. На египетской границе раздавалась стрельба арабских дервишей. Из Южной Африки доносилось шумное негодование британских уитлендеров, недовольных правлением Крюгера в Трансваале. В Британской Гвиане разгорался старый пограничный конфликт с Республикой Венесуэла. Незадолго до Рождества этот конфликт стал грозить войной между Великобританией и Соединенными Штатами.

Здесь не место обсуждать, кто был в том конфликте прав или виноват. Но его непосредственный результат был взрывоопасным: президент Венесуэлы диктатор генерал Креспо убедил американского президента Кливленда, что под угрозу поставлена доктрина Монро. В декабре Кливленд направил конгрессу специальное послание, в котором ясно давал понять, что, если Англия без арбитража пойдет на вмешательство в Венесуэле, Соединенные Штаты сочтут это основанием для войны. Послание пользовалось популярностью: его поддержали губернаторы тридцати штатов.

В «Турф-Клаб» в Каире преобладали настроения как гнева, так и удивления.

«Почему, черт побери, они нас так ненавидят? Все это наверняка проделки американцев ирландского происхождения!»

«Ничего подобного, — отвечал Конан Дойл на такие отовсюду раздававшиеся заявления. — В конце концов, тридцать из сорока трех штатов не находятся под контролем ирландцев».

Свое объяснение происходящего он изложил в письме в газету «Таймс».

«Чтобы понять точку зрения американцев на Великобританию, — писал он, — надо читать американский школьный учебник истории, воспринимая его положения с той же самой абсолютной верой и патриотическими предубеждениями, которые сами наши школьники избрали бы в описании наших отношений с Францией.