Жизнь сэра Артура Конан Дойла. Человек, который был Шерлоком Холмсом

Карр Джон Диксон

История Америки, в том, что касается международных отношений, почти полностью сводится к стычкам с Великобританией, в которых, надо признаться, мы были абсолютно не правы. Немного сейчас найдешь англичан, которые признали бы, что наши взгляды были оправданны в вопросах о налогообложении, из-за чего вспыхнула первая американская война, или в вопросе поиска нейтральных судов, который явился причиной второй войны. Война 1812 года, возможно, заняла бы всего две страницы в 500-страничной английской истории, но в американской ей отводится очень большое место».

То, что это правда, сейчас может подтвердить любой американец среднего возраста, помнящий очерки по истории, которые

он проходил в юности. Не только в учебниках, но и в патриотических пьесах и стихотворениях маячила фигура надменного «красного мундира»: его неизменно побеждал герой в цветах партии вигов. Немногие англичане, которые считали события 1776-го и 1812 годов не более чем булавочными уколами, отдавали себе в этом отчет. Но это видел Конан Дойл.

«После войны, — продолжал он, — был спор по поводу Флориды, встал вопрос о границе Орегона, установления границы Мэна и Нью-Брансуика, во время Гражданской войны наша пресса в своем большинстве занимала враждебную позицию. Стоит ли удивляться, что американцы достигли сейчас такого состояния ранимости и подозрительности, которое мы сами не преодолели в том, что касается французов?»

Конфликт по поводу Венесуэлы в конце концов был погашен. Но он Конан Дойла беспокоил. То письмо он писал 30 декабря 1895 года, за день до того, как вместе с Туи и Лотти они вступили на борт небольшого пароходика компании «Господа Кук», чтобы отправиться в путешествие вверх по Нилу.

Гребные колеса крутились в воде цвета кофе с молоком. На борту, помимо Туи и Лотти, было еще много женщин в белых платьях и соломенных шляпках, которые с фотоаппаратами «Кодак» выходили на берег, осматривали руины Мемфиса. Конан Дойл уже говорил, что его больше интересовал современный Египет, нежели древний. Но Нил, когда они по нему плыли, покорял своим очарованием. В дневнике он писал: «Закат малиновым заревом навис над Ливийской пустыней. Нил плавно, подобно ртути, катил свои воды, а между нами и малиновым небом то и дело вырастали стаи диких уток. Со стороны Аравийской пустыни все было сине-черным, пока не осветилось вышедшим из-за невысоких гор краешком луны».

Их пунктом назначения был аванпост цивилизации Вади-Хальфа, почти в восьмистах милях от Каира. Это было отлично, думал он, побродить среди гробниц королей и огромных мертвых камней Тебеса. Храмы, храмы и храмы! Но когда пароход тащился мимо Асуана, он понял, что это место было не просто мрачным. Оно было опасным.

Они вошли в район Мади, откуда совершали свои налеты дервиши. Жара давила, как одеялом. Группы туристов, наполовину состоявшие из женщин, то и дело выходили на берег, где были настолько мало защищены, что их можно было брать горстями. В середине января 1896 года, находясь между Короско и Вади-Хальфой, пароход зашел в затянутую тиной деревню с плантациями касторовых бобов и посадками сливовых деревьев, которая совсем недавно подверглась налету. Девяносто дервишей в красных тюрбанах на быстро скачущих верблюдах бесшумно перебрались на восток из-за невысоких холмов без каких-либо предупреждений, если не считать первого выстрела из ружья «ремингтон». Они перестреляли половину жителей деревни и скрылись.

«Я видел одного бедного старика с простреленной шеей, — писал Конан Дойл в дневнике. — У этих людей есть на холмах наблюдатель, но я не представляю, что можно сделать, чтобы предотвратить набеги на эти прибрежные места. Если бы я был генералом дервишей, я бы с легкостью захватил экскурсионную группу с куковского парохода».

И эту точку зрения разделяли в гарнизоне Вади-Хальфы, «маленькой грозной ловушке», состоявшей из двадцати пяти сотен египетских и нубийских войск и примерно

двадцати британских офицеров. За этой границей находился уже Египетский Судан.

Десять с лишним лет до этого в Судане британский солдат в последний раз носил красный мундир, теперь форма была цвета хаки. В 1885 году правительство Гладстона вывело все войска из этого района Судана. Мрачный, простирающийся среди желтых песков и черных скал, он находился под правлением черного флага халифа. Ликующие после своего недавнего налета дервиши показывали нос и говорили, что им понадобилось всего пять часов, чтобы обратить в бегство египетский верблюжий корпус. Это не оказывало умиротворяющего воздействия на британских офицеров в Вади-Хальфе..

«Мы как псы на цепи, — жаловался капитан Лэйн в то время, как нубийский духовой оркестр с варварскими визгами и грохотом играл «Викария из Брея». — Мы не можем защитить от этих налетов всю границу. У нас, конечно, разбросано несколько постов как донная приманка для дервишей».

«Да, я слышал, — сухо соглашался писатель. — Скажите, вы не хотели бы, чтобы была похищена бесполезная группа экскурсантов? В качестве предлога для действий?»

Капитан Лэйн был шокирован. «Ну нет, я бы так не сказал. Но в то же время, — он усмехнулся, — не следовало бы бояться выскочить и устроить им драку, о нет!»

Спустя два месяца, когда гражданские жители вернулись в Каир, у капитана Лэйна появилась возможность осуществить свое желание полностью. Генерал-майор Китченер получил приказ перейти через границу в Акашу и вновь захватить Египетский Судан.

Конан Дойл пропустил первый звук горна, потому что находился в Ливийской пустыне и вместе с полковником Льюисом посещал монастырь Коптик. Но новость не была неожиданной. По берегам верхнего Нила ходили слухи о том, что египетское правительство готовится предпринять какой-то шаг, на самом деле это было британское правительство, поскольку Египет был «завуалированным протекторатом». Еще с семнадцатилетнего возраста, когда во время визита к тете Джейн сержант-вербовщик едва не уговорил его вступить в армию, ему не терпелось с близкого расстояния увидеть военные действия. Теперь такая возможность предоставилась.

Но он не мог отсутствовать слишком долго. Туи должна была уехать из Египта до конца апреля, когда наступает сильная жара. Он направил телеграмму в «Вестминстер газетт» с просьбой разрешить ему представлять ее в качестве временного неоплачиваемого корреспондента. Он купил большой итальянский револьвер. Потом на поезде, пароходе, верблюде вновь проделал путь вверх по Нилу. Артур глубоко не доверял рептильной голове и глазам верблюда, и не без оснований. Но если привыкнуть к движениям этого животного, путешествие становится сносным. В Асуане ему и другим военным корреспондентам было приказано присоединиться к полку египетской кавалерии, который отправлялся на фронт. Это было слишком неинтересно, подумал он; всем другим корреспондентам также не хотелось задыхаться в кавалерийской пыли. Ночью они ускользнули на своих верблюдах и одни направились в Вади-Хальфу.

Остается лишь удивляться, как этих лунатиков не переловили дервиши. В сливовой аллее им попался какой-то дикий одинокий ездок, который поначалу напугал их. Но потом, когда Конан Дойл добрался до фронта, он не обнаружил ничего особенного, кроме суеты людей в форме хаки, которые снаряжали верблюдов. До этого не было произведено ни одного выстрела. Знакомый ему генерал-майор Китченер, который приглашал его на обед, сказал, что может еще пройти месяц или два (как на самом деле и вышло), прежде чем сможет случиться какое-либо нападение. И он на пароходе отправился в Мену.