Жизнь Шаляпина. Триумф
Шрифт:
И вот, кажется, Нестеров совсем недавно предрекал Горькому огромную будущность, а прошло всего лишь три года, и то, что казалось будущностью, проявилось уже сегодня, то есть через три года после знакомства. Популярность Горького велика, а он – по-прежнему живой, интересный собеседник…
За обедом Горького попросили прочесть что-нибудь. И Горький прочитал наизусть большой кусок поэмы «Человек», над которой работал…
«Часов в шесть Алексей Максимович и его спутники собрались на нашем балконе к обеду, – вспоминал Нестеров в 1927 году. – К этому времени весть о том, что в Абастуман приехал Горький, облетела все ущелье. Местные жители и «курсовые», приехавшие
Горький к тому времени был уже пресыщен. Все эти знаки подданничества больше не занимали его. В ту же ночь путешественники покинули Абастуман, через Зекарский перевал уехали в Кутаис. Отклики его пребывания в Абастумане оставались еще долго. Абастуманцы внимательно следили по газетам за его триумфами.
Я же с Горьким после того больше не встречался никогда…»
Почему? – удивится читатель, тем более после только что прочитанных строк, после такого дружеского разговора и горячего застолья. Естественно, автор попытается в дальнейшем своем повествовании ответить на вопрос, но уже сейчас хочу напомнить еще несколько строк из «Воспоминаний» М.В. Нестерова, которые касаются его пребывания в Ялте весной 1904 года: «Темой особых разговоров у Средина был горьковский «Человек» и «Жизнь Василия Фивейского» Л. Андреева.
«Человек» предназначался как бы для руководства грядущим поколениям. Написан он был в патетическом тоне, красиво, но холодно, с определенным намерением принести к подножию мысли всяческие чувства: любви, религиозное и прочие. Это делал тот Горький, который еще недавно проповедовал преобладание чувства над мыслью, который года за два до этого, тут же, в Ялте, в ночной беседе у него на балконе, прощаясь со мной, говорил в раздумье: «За кем я пойду? За Достоевским или против него – не знаю еще сам». Теперь Горький знал, что он пойдет против Достоевского. Его «Человек» был лучшим и бесспорным тому доказательством, «Человек», при всей его внешней красивости, во многом был уязвим…»
Эти слова великого художника автор повествования запомнил и призывает читателя тоже вспоминать их при развитии дальнейших событий, о которых автор не замедлит рассказать.
Глава пятая
Константин Коровин вспоминает…
Федор Иванович Шаляпин медленно приходил в себя после удара, чуть не свалившего с ног. Он так привык видеть Игоря среди младших сестренок, что смотрел на Иру и Лиду как на осиротевших, и слезы застилали глаза. Иола Игнатьевна, глядя на своих девочек, чаще стала обращаться к Богу, взывая к его милосердию. Боль не проходила, а в доме жизнь шла своим чередом… Смех, забавный лепет дочерей, бегущих наперегонки при виде отца и тянущих к нему свои ручонки. Он подхватывал одну за другой, а то и сразу сгребал их и высоко подкидывал, слушая радостный, заливистый их смех… Поворачивался к печальной Иоле и говорил:
– Иолочка! У нас должно быть много детей.
И она молча кивала.
Сначала Ира и Лида спрашивали, куда ж подевался старший брат Игорек, но потом, что-то понимая своим чутким детским умишком, перестали, что было еще мучительнее, острее отзывалось в душе.
У Шаляпиных оказалось много настоящих друзей, которые, понимая
– Федор! Поезжай к Коровину… Он ведь звал тебя к себе в имение, у него охота, рыбная ловля, близкие и тебе друзья. И нам спокойнее будет… Ты так извелся.
– Может, Иолочка, ты и права. Тяжко мне, не нахожу себе места.
– У Коровина гостит Валентин Серов, приедут к нему и еще какие-то интересные люди, как он писал.
– Ты знаешь, Костя – душевный, мягкий, никогда не лезет в душу, не стремится навязывать что-либо свое, свои привычки, свой быт. Каждый занимается у него тем, чем хочет. С ним так всегда бывает легко. К тому же он как художник-декоратор принимает участие в моих главных работах предстоящего нового театрального года. Может, ты и права, поеду к нему. Тем более, что он хочет продать мне свой дом и землю.
– Вот видишь, заодно и договоришься о делах. Пора нам покупать свой дом. Детей у нас будет много. Я люблю детей!
Шаляпин посмотрел влюбленно на свою красавицу жену, потом легко поднял ее и весело закружился с ней вокруг своей оси: за мелькнувшие пять лет совместной жизни Иола хорошо узнала отходчивый характер своего мужа и умело управляла им, понимая лучше его самого, что ему нужно в данный момент.
На станции Итларь Шаляпина ждала телега со знакомым молодым мужиком по имени Серега.
– Садись, барин. Лисеич приказал побыстрее тебя доставить к нему. Очень, говорит, соскучился. А что тебя давно не было? Весной уток было пропасть… У тебя нет папироски, барин?
Шаляпин, усаживаясь в телегу, аккуратно застеленную душистым сеном, достал из поддевки папиросы, угостил Серегу, укладывавшего его вещи.
Серега сел на передок телеги, помахал кнутом, и лошадь потрусила. Только проехали последние дома станции, как Серега затянул песню:
Э, да не велят Маше за реченьку ходить. Не-е и-и веля-ят Маше молодчиков любить. Ка-а-кова, э, любовь на свете горяча…На небе – ни облачка. Становилось жарко. Шаляпин скинул поддевку и жадно смотрел кругом. Далеко простирались поля, полные желтой ржи, лишь изредка мелькали в них синие васильки. А по другую сторону стоял овес. На обочине – тонкая, стройная рябина с гроздьями поспевающих ягод. «Господи! Как жизнь-то хороша… Какое раздолье-то! – мелькнуло у Шаляпина. – A-а, хорошо поет, бестия! Ишь как выводит грамотно, лучше многих солистов. А все почему? Душа у парня есть…»
– А ловко ты, Серега, поешь. Много песен знаешь?
– У нас много голосистых, вся деревня, можно сказать, так-то поет. Чего тут мудрого… Вот у дьякона нашего голос так голос. Как рявкнет, словно медведь, так и присядешь от испуга…
– Рявкнуть-то всяк умеет, поди… – Шаляпин никому в деревне не говорил, что он артист, поет в оперных театрах. И друзья его тоже держали этот секрет в тайне.
– Не скажи! Нужно голос иметь, – наставительно сказал Серега.
Подъезжали к речке по крутому склону. Вдали по мостику шел урядник. Лошадь прибавляла шагу. И не сдержался Федор Иванович.