Жизнь со вкусом Moёt

Кауц Марта

– Не заставляйте моего сына повторять за вами гадости!

– Ты сказала «сука», – радостно сообщил Артур, глядя на Марину. Получив индульгенцию от матери, малой решил пользоваться ею по полной.

– Это, по-вашему, нормально? Я сделаю так, чтоб вас уволили и нигде, даже в самом захудалом уголке Российской Федерации не приняли на работу даже поломойкой. Вас нельзя подпускать к детям!

– Артур, а когда Марина Павловна это сказала? – пыталась я всё-таки разобраться.

– В столовой за ужином.

– Артур, я вот тоже была с вами за ужином и не помню, чтоб Марина Павловна такое говорила.

В какой именно момент она это сказала?

– Она сказала, чтоб мы пили, сука, компот!

Мне показалось, я начала понимать, в чём дело.

– Артур, а из чего был сегодняшний компот?

– Из фруктов.

– Не просто из фруктов, а из сухофруктов. Артур, Марина Павловна сказала, чтоб вы пили компот из сухофруктов, так?

– Ну да, – подтвердил малой. – Мама, видишь, няня тоже ругается.

Домой я спешила как никогда. Мне хотелось увидеть Оксану. Осознание этого удивило меня и немного испугало. Подруг у меня особо не было. Когда все девочки играли в Барби, я таскалась с младшим братом. Из-за этого довеска никто не хотел со мной дружить. Поэтому я привыкла быть одна.

Купив в магазине шоколадку, я поспешила домой. Блин, а вдруг она не ест шоколад? Я даже не додумалась вчера спросить.

Комната встретила меня кладбищенской тишиной. Лишь старые советские часы тихонько кряхтели у окна. Я расстроилась, что Оксаны нет дома. А потом разозлилась на себя из-за того, что расстроилась.

– А, это ты, – разочаровано протянул герой-любовник, заглянув к нам в комнату.

Я заварила себе чаю, без энтузиазма поела шоколадку и отправилась спать.

Диван скрипел и пытался сделать мне вскрытие ржавыми пружинами. Уснуть не получалось. В голову снова стал лезть Тихон. Ну вот зачем я мучаю себя? Зачем вспоминаю это снова и снова?

Мы познакомились весной. «Кошачье имя», – фыркала мама. Она явно была недовольна. Совсем не таким она представляла будущего зятя. А я поняла, что пропала. Он был старше меня на десять лет, но всё сразу стало каким-то правильным. Я нашла своё место в этом мире, свой дом, свою вселенную. Все мои увлечения до него, были ошибкой. Если б я знала, что встречу Тихона, то никому не позволила бы прикоснуться к себе.

У него была квартира в городе, но жить Тихон любил на природе. Это был маленький домик за городом, утопающий в зелени. Солнечная веранда, крохотная кухонька и удивительная мастерская. Там он писал свои работы. Это место стало нашим гнёздышком счастья. Над деревянной верандой склонялись тяжёлые ветви сирени. Одурманивающий запах пропитал всё вокруг. Из цветов волнительно торчали шершневые жопки. Это был отдельный мир. Мир, где были лишь мы вдвоём. Я просыпалась с улыбкой, нежась в лучах утреннего солнца. Помню восхитительный вкус парного молока, принесённого соседкой бабой Клавой. Запах красок и олифы. И утренний свет. Тихон гнался за ним, пытался поймать и запечатлеть на холсте. Но свет ускользал от него. Тихон злился, грозился сжечь все работы и уйти в монастырь послушником. Я смеялась, собирала разбросанные в порыве гнева краски и кисти, обнимала его, вдыхала его запах и говорила, что уйду в монастырь вместе с ним. И я бы ушла. Я пошла бы за ним куда угодно.

Тихон любил цитировать одну из героинь чеховской «Чайки»: «Кто испытал наслаждение

творчества, для того уже всех других наслаждений не существует». Но я так мечтала быть ему нужной.

Его картины были прекрасны. Но люди не хотели видеть прекрасное. Они хотели свои портреты. Тихон презирал деньги, но был вынужден рисовать на заказ.

Его бывшая жена не верила в него. Она ушла к мужчине, который купил ей тачку и свозил на Бали. Я не понимала, как можно променять ЕГО на деньги. А он любил её до безумия. Иногда я ощущала себя лишь блёклым призраком Марты. Тихон хранил её портрет наверху. Картина была завешана старой простынёй. Но ревность просто отравляла меня, когда я вспоминала о том, что у него кто-то был до меня. Тихон больше не хотел семью, не хотел детей. Но он позволял себя любить. И это было самое главное. Я верила, что своей любовью и верностью смогу изменить это. Надо только подождать. Но даже в самые счастливые моменты меня охватывало это щемящее чувство отчаяния. Словно расставание было неизбежным. Я понимала, как хрупок этот мир и, по-моему, даже не дышала, чтоб не разрушить его.

Он был нежным любовником и интересным собеседником. Мы часто лежали в постели голые и говорили обо всём на свете. Иногда он брал гитару и играл. Тогда я прижималась к его спине, клала голову ему на плечо и тихонько подпевала. Я была счастлива.

Одна дамочка из местной элиты, посмотрев работы Тихона, пришла в восторг. Александра Анатольевна владела молокозаводом и хотела потешить своё самолюбие портретом в позолоченной раме. Тихон презирал её взгляды на жизнь, но согласился на заказ. Мы в шутку называли её АА.

– Как женщина может управлять бизнесом? – возмущался Тихон. – Это смешно. Это против всех законов природы. Посмотри, что лучше: берлинская лазурь или ультрамарин?

– Я бы взяла антрацит.

– А не слишком темно будет? – прищурился Тихон, покусывая кончик кисти.

– Тогда опал, – предложила я.

– Опал можно, – согласился он. – А здесь тогда немного нефритового, и будет неплохо.

А потом что-то изменилось. Тихон молчал. Я просила его поговорить со мной, но он был каким-то отстранённым. Его холодность сводила меня с ума и разрывала душу на части. Я больше не выдерживала.

– Тихон, в чём дело? Я вижу, что-то происходит. Ты просто убиваешь меня!

И тогда я узнала всю правду.

– Я не знаю, что сказать тебе, Венера, – вздохнул он, глядя куда-то вдаль. – Я выпил, и мы увлеклись. Она беременна и просит переехать к ней. Ей уже под сорок. Аборт делать поздно. Для неё это последний шанс стать матерью. Пойми, я обязан. Я не люблю её. Ты знаешь, она так душит меня, я просто пазл, дополняющий её жизнь. Я не вещь, я не аксессуар, я не собачка в сумочке. Но я должен так поступить.

Я помню только гул в голове. Мой мир рухнул. Это был конец.

– Что мне делать? – шёпотом спросила я. Меня словно положили в гроб живой и принялись отпевать.

– Живи дальше, – ответил Тихон, потрепав меня по плечу.

– Как? – искренне не понимала я.

– Ты всегда будешь в моём сердце, – приобнял меня Тихон. – Но мы не можем быть вместе.

– Почему?

– Не усложняй.

– Как я могу не усложнять? Ты – моя жизнь! Ты – всё!

Я видела, что этот разговор его утомил.