Жизнь собачья и кошачья. Повести и рассказы
Шрифт:
Мы загнали машину в гараж. У калитки я оглянулся. Он сидел и смотрел на нас.
— Пойдем! — позвал его я.
Так у нас в доме появился кот, которого за благородные манеры и лень мы назвали Бароном. Теперь он предстал перед нами во всей красе. Рослый, рыжий в темную крапинку, с длинным хвостом, который до самого конца опоясывали кольца, с зелеными яркими глазами, с белой грудью и белыми усами.
Свою красоту Барон сознавал и, наверно, поэтому мышей не ловил и не ел. А днями и ночами дремал в кресле, изредка поднимаясь, чтобы потянуться. Но стоило только нам сесть за обеденный стол, он уже тут как тут. Подойдет, потрется о ноги и садится около, на полу, изредка бросая гордые взгляды. Он никогда не просил, не унижался, как бы ни был голоден. Я ни разу не слышал от него: «Мяу!» Поев, Барон не спеша умывался и брел к себе в кресло.
— Барон, —
Он останавливался, делал несколько движений хвостом, садился.
— Чаю хочешь?
Он молчал и не двигался.
— Не хочешь. А молока?
Барон поднимал свой зад от пола, но, подумав, опускал его снова.
— Может, рыбки дать?
При слове «рыбка» Барон вскакивал, подбегал ко мне и начинал яростно тереться о ноги. Мурлыканье его было ласковым, но с оттенком раздражения. Он ворчал на меня за шутку и досадовал на отсутствие рыбы, которую очень любил во всех видах — жареную, вареную, даже соленую… Ну, а про свежую и говорить нечего. Только эта любовь могла заставить его тащиться с моим сыном на рыбалку, чтобы получить рыбу, так сказать, из первых рук — еще живую, трепещущую.
Мы пробовали дрессировать Барона, но это оказалось делом бесполезным. Оно и понятно: чему может выучиться кот, который спит на ходу? Правда, весной Барон преображался, делался резким, порывистым. Он настойчиво просился вечерами на улицу, но к утру возвращался. Наедался и укладывался в свое кресло. Иногда он исчезал на несколько суток, и тогда возле нашего дома начинались жуткие ночные кошачьи концерты.
Возвращался домой усталый, похудевший и часто израненный. И опять отлеживал свои бока в кресле.
Лень и бесполезная жизнь Барона меня часто раздражали. Я ругал его, грозил выгнать из дома: ничего не помогало. Он выслушивал попреки молча, глядя мне в лицо своими большими зелеными глазами. А если я бывал в ударе и слишком затягивал воспитательную беседу, зевал, обнажая белые клыки и розовый язык, и самым бессовестным образом засыпал…
Однажды сын собрался на рыбалку. Барон, естественно, пересилил свою лень и побрел следом. Речка у нас рядом, за огородами, путь недалекий. Солнце уже припекало, рыба клевала плохо. Барон был очень недоволен. Он нервничал, но уходить домой до окончания рыбалки было не в его правилах. На речке же появились первые купальщики. Один из них, дюжий молодец, подошел к сыну, выхватил у него удочку, на крючок которой как раз попался приличный карась, и, довольно похохатывая, неся трофей на вытянутой руке, как знамя, направился к своей компании, расположившейся неподалеку. Сын только глотал слезы обиды. Силы были явно неравные. Но Барон рассудил иначе. Не отрывая взгляда от соблазнительно дрыгающегося карася, он задрал хвост, и в несколько прыжков догнал обидчика. Стараясь достать рыбину, он вспрыгнул ему на голую спину и вонзился в нее острыми когтями.
Парень заорал благим матом не только от боли, но и от испуга, бросил удочку и рванул вдоль берега. А Барон, зло сверкая глазами и урча, стал поедать карася.
После этого случая я посмотрел на Барона по-другому, простил все его пороки, и если когда-нибудь и ворчал на него, то только для порядка, чтобы он не забывал, кто в доме хозяин.
НАША МУРКА
После окончания восьмого класса я решил поступить в техникум и усиленно готовился к вступительным экзаменам — времени оставалось в обрез. Поэтому, избегая соблазна, я не пошел к речке, а выйдя в сад, расстелил одеяло на траве в тени старой раскидистой яблони и с завидным усердием принялся штудировать учебник физики. Немного погодя неслышной тенью ко мне присоединилась наша кошка Мурка и, свернувшись в комочек, схватила осторожной лапкой за шелестящие страницы, приглашая поиграть. Но мне было не до нее.
Видя бесплодность своих попыток втянуть меня в игру, Мурка растянулась рядом на одеяле и, тихонечко замурлыкав, в блаженстве закрыла глаза.
Мурка была уже стара, но ласкова, аккуратна, не пакостлива и так уютно привычна, что в нашей семье ни у кого не возникало даже мысли заменить ее на другую, более молодую. Мы очень любили нашу беспородную, неказистую на вид кошку. Дымчатая шкурка ее, белесоватая на брюшке с хорошо заметными темными полосами по бокам, указывала на недалекое родство с дикими котами. Мурка исправно несла ночную службу по уничтожению мышей и крыс, которых она почему-то не съедала, а приносила и складывала у крыльца нашего дома, где утром мы и обнаруживали трофеи ее охоты.
В саду сонная тишина, даже кузнечики, сморенные жарой, молчали, монотонное мурлыкание Мурки ласково звучало в ушах, навевая на меня дремоту, и я не заметил, как уснул. Проснулся мгновенно от предчувствия чего-то страшного. Недалеко от меня раздалось шипение, и я, взглянув в ту сторону, оцепенел. Большая серая гадюка подняла свою плоскую голову и высунула раздвоенный язык. А наша Мурка, демонстрируя свою храбрость, медленно прохаживалась между мной и гадюкой, и только топорщившаяся шерсть на загривке да крадущаяся упругая походка говорили о ее готовности в любой момент броситься на врага. Шипение гадюки поднялось на более высокие ноты, и она неожиданно сделала стремительный выпад в сторону кошки. Я вскрикнул. Но последовал молниеносный прыжок нашей Мурки, и она уже с боку рванула лапой с острыми, как бритва, когтями по голове противника. Гадюка развернулась и вновь сделала рывок, словно клюнула, в сторону кошки и вновь попала в пустое место, а Мурка мгновенно среагировала, оставив еще один след на теле врага. Разозленная гадюка участила свои выпады, я еле успевал за ее движениями взглядом, так они были стремительны, но ни разу ядовитая пасть не коснулась дымчатой шерстки нашей любимицы, хотя та, словно играя, рвала и рвала лапой извивающееся страшное тело.
И гадюка отступила. Сделав ложное движение, она скользнула в сторону и пустилась наутек. Но не тут то было, Мурка одним прыжком догнала ее, заставляя продолжить поединок. Спасительные кусты смородины были близко, но на пути к ним стояла кошка.
Злобное шипение гадюки перешло в легкий жалобный посвист, она словно просила о пощаде. Чувствовалось, что у нее уже нет сил сопротивляться, а кошка была все так же свежа и неутомима. Медленно волоча растерзанное тело, гадюка свернулась кольцом и застыла в неподвижности, казалось, силы совсем оставили ее, но это была только хитрость. Резкий, коварный своей неожиданностью бросок страшного пресмыкающегося чуть-чуть не достиг цели, но Мурка вовремя отскочила и уселась неподалеку, внимательно взирая на своего противника. Гадюка вновь замерла, лишь трепетал черный, тонкий язык, высунувшись из пасти, да глаза ее страшные, блестящие источали ненависть и злобу. Прошла минута, а может быть меньше, и гадюка вновь кинулась на кошку. Я не успел глазом моргнуть, так стремителен был этот бросок. Мурка высоко подпрыгнула вверх и опустилась на землю уже сзади своего врага. Когтистая лапа прижала плоскую голову гадюки к траве, а острые зубы прокусили ей шею. Судорожно дернулось страшное тело и застыло, лишь кончик хвоста продолжал извиваться, но все медленнее и медленнее…
Мурка осторожно обнюхала гадюку со всех сторон и, удостоверившись в ее смерти, брезгливо фыркнула, отряхнула лапки и, изредка косясь на поверженного врага, розовым язычком стала прилизывать свою шерстку.
Я бросился к дому, зовя мать, желая, чтобы и она посмотрела на триумф нашей любимицы, но когда через некоторое время мы подошли к месту битвы, то ни Мурки, ни убитой гадюки там не оказалось.
Я бросился искать кошку по кустам, ласково взывая:
— Кис-кис-кис!
Мать тревожно хмурясь, пощупала мою голову и велела тотчас идти в дом. Напрасно я пытался объяснить происшедшее, мать только мрачнела и жалостливо поглядывала на меня. Я понимал, что она не верит ни одному моему слову, но и доказать ничем не мог.
Собрав книги, я в сопровождении матери поплелся к дому и, подойдя к крыльцу, увидел привольно растянувшуюся на нем во весь рост Мурку с дремотно прикрытыми глазами, а на обычном месте, где она всегда складывала свои охотничьи трофеи, лежала мертвая гадюка, которую клевали суматошно галдящие куры.
БЕССТРАШНЫЙ МУРЗИК
Маленький пушистый комочек свободно умещался на ладони. Глаза только-только открылись, и были еще мутные, так что об их цвете говорить пока не приходилось. Зато сам котенок был рыжий. Рыжий — весь. От кончиков ушей до хвоста. Причем рыжий в полоску. Полоски шли поперек маленького туловища: одна полоска потемней, другая — посветлей. И только живот был однотонный, белый. Впрочем, с возрастом цвет мог измениться.