Жизнь солдата

Липовский Лев

Сделав большой кулек и полностью заполнив его ягодами, она отдала его Сашке. Сашка поблагодарил и ушел. Затем мама всем нам дала по стакану ягод. Насыпала ягод в небольшую кастрюльку и отнесла тете Сарре.

– Из остального, – сказала она, – я вам сейчас сварю варенье, будете мазать его на хлеб.

Так она и сделала. Каждый день мы всем показывали при разговоре черные от ягод зубы и языки. Когда варенье кончилось, я побежал к Сашке с предложением сходить опять в лес за ягодами. Но дома была одна Катя. Она сказала, что братья ходят каждый день на работу, и что в лес они не пойдут. А вскоре маме запретили брать «сухарики». Мама однажды пришла с работы и возмущалась:

– Видите ли, – сказала она недовольным тоном, –

всем вдруг захотелось брать эти отбросы. А директор Либерман сказал: "Раз такое дело, то больше никто не будет брать эти сухари. Пусть они, как прежде, идут на хлебный квас". И всех предупредил, чтобы они аккуратно клали тесто в формы.

Так закончилось изобилие сухариков.

Как я уже говорил, мама не хотела отставать от других и тоже держала корову. Коровы были, можно сказать, у всех рабочих хлебопекарни, а также у директора и его заместителя. Утром и вечером мы кормили корову картошкой и свеклой, подсыпая в пойло отрубей. А на зиму каждый год заготовляли сено. Набивали сеном весь чердак в сарае. Так вот, для хлебопекарни каждый год выделялся участок луга для сенокоса. Причем, рабочие сами косили траву на сено, сами скирдовали, сами вывозили. И делали все эти работы по выходным дням. Однажды, мама позвала и меня с братом на сенокос. "Пусть привыкают", – сказала она тете Сарре. Мама набрала еды на целый день, и мы отправились в путь. Перейдя мост через Днепр и не дойдя до первого маленького моста по шоссе, мы свернули вправо, как раз на тот луг, где пасутся наши стада коров. Мы шли по следу колес повозок, которые здесь редко ездили. Недалеко от этой дороги пас коров наш пастух Плоткин. Я увидел нашу корову и закричал:

– Мама! Вот наша красавка!

Так мы звали нашу корову за то, что она была молодая и красивая, на лбу у нее было белое пятно. Корова, наверно, услышала мой крик, подняла морду и посмотрела на нас своими коровьими безразличными глазами. Я почему-то обрадовался этой встрече, а мама меня охладила:

– Корову давно не видел что ли, чего кричишь?

Мы шли долго по лугу среди высокой травы и скошенных участков. Когда я видел скошенную траву и копны сена, я думал, что это наш участок. Но каждый раз оказывалось, что этот участок не наш. Никогда не думал, что луг в этой стороне тянется так далеко. Он здесь гораздо шире, чем луг напротив города. Уже давно потерялись из вида и город, и мост, и шоссе. Вокруг один только луг да слева недалеко лес. Солнце поднялось над лесом и уже хорошо пригревало. Мама и брат идут бодро, а мне уже надоел этот длинный путь. Наверно, я утомился. "Почему им дали участок так далеко?" – думал я недовольно. Вот опять какие-то мужики косят траву. И я опять подумал, что мы пройдем мимо, но оказалось, что этот участок наш, а косцы – рабочие хлебопекарни. А женщины – их жены. Некоторых рабочих я уже знал. Они иногда приходили к нам домой. Этот высокий худощавый – Плоткин, здоровый широкоплечий – Науменко, маленького роста – заместитель директора хлебопекарни Шеер, с узкой бородкой – Берман…

Нас встретили веселыми репликами:

– Роня привела своих работников!

– Какие большие парни!

– Теперь мы быстро управимся!

Мама улыбалась, но не обращала на них внимания. Она дала нам грабли, и мы пошли собирать подсохшую скошенную траву в небольшие копны. Работа сначала показалась легкой. Вокруг, насколько хватает глаз, были луга и лес. Воздух напоен запахами свежих трав и сеном. Все работают, перебрасываясь шутками. А наша мама о чем-то тихо поет. Она при любом деле поет. Особенно дома. Никаких песен она не знает. Она импровизирует на ходу и большинство их забывает. Бывало попросим ее повторить понравившуюся песню, а она не может. Одним словом, хорошо на сенокосе.

Но вот солнце подобралось почти к зениту. Стало жарко. Сейчас бы искупаться в Днепре, но река, наверно, далеко. Мама, увидев что мы с братом уже вспотели, предлагает нам отдохнуть под скирдой сена.

Вскоре к нам присоединилось несколько мужчин. Это косцы. Все крепкие, загорелые, но тоже вспотевшие.

– Посмотрите на этих "маленьких детей", – кричит мама, смеясь, указывая на мужчин около нас, – они тоже утомились!

Женщины смеются и шутят:

– Может пожалеть их!

– Бедняжки!

– Молочка захотели!

Один мужчина отвечает, будто обиженный:

– А что? Мы тоже дети природы!

А второй поддерживает его:

– А мы от вашей ласки никогда не откажемся! – и сам хохочет.

Мама говорит ему строго:

– Не забывай, что здесь дети!

И веселая перебранка замолкает. Вскоре заместитель директора хлебопекарни объявляет перерыв. Все собрались около шалаша, сделанного из прутьев лозы и сена. По очереди пили воду из маленького бочонка. Вода холодная, колодезная. Затем все приготовили себе еду и устроили обед. Мы с мамой тоже поели колбасу с хлебом. После обеда опять отправились сгребать сено. Было тихо и жарко. Мне уже совсем не хотелось заниматься этим делом, но я чувствовал, что бросить работу, когда все работают, нельзя, и продолжал против желания кое-как сгребать сено. Мама, наверно, заметила мое состояние и сказала участливо:

– Потерпи немножко, скоро мы здесь закончим и отдохнем.

К концу дня, когда тени от стожков сена все больше и больше удлинялись, подул свежий ветерок. И хотя небо было чистое, все вдруг заволновались: а вдруг этот ветерок нагонит туч! Стали быстрее сгребать сено. Косцы отложили косы и тоже включились в эту работу. Небольшие стожки росли один за другим. Мне с братом мама велела идти домой. Плоткин и Шеер предложили маме оставить нас ночевать, но мама не согласилась с ними. Она сказала им, что по утрам на лугу сыро и прохладно и пусть дети спят дома. И мы пошли домой.

Дорога к нашему мосту была одна, и потеряться было невозможно. Где-то на полпути к шоссе, когда вдали уже видны были верхние переплеты моста, ветер усилился, и небо стало быстро наполняться темными тучами. Брат сказал, что надо идти быстрей, а то попадем под дождь. И мы пошли быстрее, чуть ли не бегом. Но тучи нас обгоняли. Из светло-серых они становились все темнее и темнее. Сильные порывы ветра поднимали к небу пылевые всплески на дороге и толкали нас в спину. Когда мы добежали до шоссе, упали первые крупные капли дождя. Кустарники, речка, дома за рекой – все вокруг потемнело, как будто вот-вот наступит ночь. Какая-то тревога охватила все мое существо. Наверно, и брат был ею охвачен, потому что мы, не сговариваясь, побежали быстрей к мосту.

Пошел густой тяжелый дождь. Вокруг сразу ничего не стало видно, только шоссе под ногами. Когда мы по пологому подъему вбежали на мост, я так обессилел, что мои ноги совсем меня не слушались. А брат торопил. Я через силу бежал за ним. Ветер на мосту был еще сильнее, чем в поле. Он со свистом врезался в переплеты моста. Под мостом бушевал Днепр. Никогда раньше я не видел его таким сердитым. Высокие волны налетали друг на друга и разбивались вдребезги, образуя пенистые буруны. Когда мы были уже на середине моста, сильный порыв ветра сбил меня с ног и отбросил к перилам моста. Брат подбежал ко мне, крепко схватил за руку и с силой увлек меня вперед.

Уже недалеко от выхода с моста нас вдруг ослепила белая молния. На несколько секунд мы оказались в желтовато-белом мареве, в какой-то неприятно пугающей среде. Не успели мы осмыслить, что это такое, как так же внезапно стало темно, как ночью в нашей спальне без окон, и грянул такой гром, что у меня мелькнула мысль, что сейчас и мост, и мы с братом рухнем в бушующий Днепр. У меня, как говорится, душа в пятки ушла. Вместе с дождем пошел град, который бил меня по голове и по плечам. Мы уже насквозь промокли. Уже незачем было спасаться от дождя. Но брат, не выпуская моей руки, все тянул и тянул меня за собой, чтобы сойти с этого громадного, страшного моста.