Жизнь среди предков
Шрифт:
Казалось бы, вот и вся история. Ан, нет. Она имела свое гнусное продолжение. Кто-то накатал «телегу», мол, подполковник Колдун дал команду пилоту, и расстреляли ни в чем не повинных мирных афганцев. Вызывает меня начальник особого отдела и, ухмыляясь, спрашивает:
— А расскажи-ка мне, разведчик, кого вы там поубивали?
— Бандитов мы там поубивали, — отвечаю я, не понимая сути претензий.
— Нет, дорогой, по моим данным, это были простые афганцы.
Пришлось вынуть из полевой сумки документы.
— А еще можем пройти на склад. Там оружие этих «мирных афганцев» храниться, все до единого ствола по описи.
Начальник особого отдела был страшно недоволен таким разворотом событий. Какое резонансное
Однако, несмотря на все доказательства, начальник особого отдела закусил удила и упрямо настаивал на своем: Колдун угробил простых афганцев. Дело дошло до посла СССР в Афганистане Табеева. Прилетел сам Ахромеев. Я в который раз дал объяснение, предъявил документы. Вместе с прокурорскими работниками штабные вылетели на место происшествия. Вскрыли захоронения. Выяснилось, что это банда моджахедов, которая прошла подготовку на территории Ирана. Доложили Ахромееву. Тот приказал представить меня к награждению орденом Красной Звезды.
Благодаря завербованным мною агентам в среде боевиков, я в марте получил сведения о лагере Бадабер. Я подготовил доклад о необходимости проведения операции силами офицеров ГРУ на территории Пакистана, целью которой было освобождение наших пленных. Начало и середину апреля восемьдесят пятого года я посвятил проведению разведки. Я лично, переодевшись моджахедом, перешел границу и за день, преодолев почти пятьдесят километров и добрался до небольшого кишлака Зангали, расположенном в десяти км южнее Пешавара. Между кишлаком и селом Бадабер расположился лагерь беженцев. По сведениям, полученным от моих агентов, при нём был организован «Центр подготовки боевиков Халида ибн Валида», где под руководством военных инструкторов из США, Пакистана, Китая и Египта проходили обучение будущие моджахеды, намеревавшиеся вернуться в Афганистан для продолжения сопротивления контингенту советских войск. Всего в лагере работали шестьдесят пять инструкторов по военному делу, преимущественно из Пакистана и Египта. Шестеро из них были гражданами США.
Лагерь вместе с военной базой занимал огромную площадь — около пятисот гектаров. Помимо глинобитных домишек и палаток там располагались шесть складских помещений с оружием и боеприпасами и три тюрьмы. Сюда привозили военнослужащих Вооружённых сил ДРА и «шурави», советских военнопленных, захваченных на протяжении двух последних лет в Панджшере и Карабаге. До этого они содержались преимущественно в зинданах, оборудованных каждым отрядом самостоятельно. Всего в Бадабере, находились около сорока афганских и четырнадцати советских военнопленных. Во время заключения любое общение с шурави и афганскими военнопленными было запрещено. Любого, пытавшегося заговорить, бичевали. Советских пленных использовали на самых тяжёлых работах, за малейшую провинность жестоко избивали; одновременно душманы склоняли пленных к принятию ислама. Мне удалось незаметно под отводом глаз подобраться к одному их наших пленных, которого заставили крупные камни стаскивать в одно место, откуда их каждые три часа забирал грузовичок.
Я присел в паре метров от изможденного парня, одетого в какое-то рванье и обратился к нему по-русски — Я свой, советский разведчик, не дергайся и продолжай работу.
Пленный с удивлением обернулся и прошептал — Что за хрень! Ты где? Или у меня крыша потекла?
— Я рядом, не крути башкой. Сколько вас, советских пленных? И где конкретно вас содержат?
— Охренеть! Я тебя слышу, но ни хуя не вижу что за глюк?
— Не бери в
— Нас сейчас пятнадцать человек, мы планируем захватить склад с оружием на территории лагеря и потребовать от руководства душманов встречи с представителями советского или афганского посольств в Исламабаде. Мы все знаем, на что пойдем: некоторые в плену у этих пидарасов уже по три года, насмотрелись на их жестокость, поэтому обратного пути у нас нет, лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Через неделю в двадцать один ноль ноль, когда весь личный состав лагеря будет собран на плацу для совершения вечернего намаза, мы «снимем» двух часовых у складов артвооружения и на вышке, освободим всех пленных и вооружимся захваченным на складах стрелковым, артиллерийским оружием. Вот такой у нас план.
— Я постараюсь вам помочь! Через неделю я вернусь с помощью!
Вернувшись в Афган, я доложил о результатах разведки.
Я к тому моменту от завербованных афганских офицеров, которые с удовольствием согласились сотрудничать за афгани, которые выделялись для оплаты таких вот агентов, получил данные о настоящем положении дел среди близкого окружения Кармаля. Оказалось, что между ними сплошной разлад и шатания, настоящая власть более-менее только в тех городах, где крупные соединения наших войск. Провинции же имели правительство Кармаля во все половые щели. Я составил аналитическую записку для Ивашутина, в которой я предсказал бесперспективность поддержания режима наивных революционеров и приложил факты — записи бесед между кармалевцами и замалчивание комитетчиками многих негативных процессов в Афганистане. Вместе в этим письмом, я через офицера Службы фельдъегерско-почтовой связи Министерства обороны СССР я отправил домой своей жене заработанные мною «чеки», посоветовав ей отоварить их в московской «Березке».
Ивашутин получил мой рапорт и, изучив его, довольно потер ладони — все-таки в этот раз удастся «умыть» комитетских, которые слишком много на себя взяли, используя армию в своих целях. Рапорт Колдуна начальник ГРУ приложил как и в первый раз к разведданным, которые доставили лично Брежневу. Через неделю генсек вызвал к себе министра обороны и председателя КГБ.
Устинов после неудобных вопросов в Кремле вернулся взбешенный в министерство и вызвал Ивашутина.
— Петр Иванович! Почему вот это прошло мимо меня?
— Товарищ министр! Я копию отправил и для вас, наверняка вы сможете отыскать рапорт Колдуна у своего помощника.
— Хорошо, но почему ты не поставил меня в курс о отправке этого рапорта и тех бумаг, которые я приказал отдать аналитикам для более глубокого анализа самому товарищу Брежневу?
Ивашутин посмотрел в глаза министру и ответил — Потому что я посчитал, что замалчивание этих фактов преступление, товарищ маршал! Вы же не решились признать свою ошибку, не по-коммунистически поступаете сами и меня пытаетесь сделать сообщником вашей слабости.
Маршал подавил свой гнев — Немедленно вызови в Москву этого Колдуна, товарищ Брежнев хочет переговорить с ним лично.
Ивашутин, вернувшись в свой кабинет, связался с Кабулом — Товарищ командующий, заместителя начальник разведки Колдуна первым же бортом отправьте в Москву!
Леонид Евстафьевич Генералов закашлялся — Товарищ генерал армии! Тут такое дело! Колдун без согласования со своим непосредственным начальником перешел границу с Пакистаном для разведки сведений о лагере военнопленных в Бадабере. Вернувшись, он потребовал немедленно готовить операцию по освобождению наших пленных, утверждая, что они двадцать шестого апреля планируют поднять восстание. Подполковник Колдун утверждал, что ему хватит роты спецназа для полного уничтожения тренировочного лагеря моджахедов, на территории которого и находится тюрьма, в которой помимо наших пленных содержатся и военнослужащие армии Афганистана.