Жизнь удалась
Шрифт:
Банкир Знаев презирал кресла и стулья; войдя в Матвеев кабинет, он сунул руки в карманы и немедленно принялся расхаживать взад и вперед. Матвей, искоса наблюдая сквозь алкогольную пелену (он уже прилично набрался) за банкиром, подумал, что на банкира интересно смотреть. Невзирая на дешевые ботинки, сильно поношенный китайский пуховик и торчащие вихры, банкир распространял вокруг себя ауру могущества. Он напоминал живой аккумулятор огромной мощности: прикоснись к разъемам – и отлетишь, пораженный разрядом невиданной силы.
– Как жизнь? – спросил банкир, оглядывая стены, увешанные рекламными плакатами с изображением красиво выпивающих холеных мужчин.
– Нормально. Вот, праздную.
– Поздравляю. Чего тебе подарить на юбилей?
– Не знаю, – честно ответил Матвей. – Выпей, что ли. За здоровье новорожденного.
Знайка, не потрудившись скрыть брезгливость, спросил:
– Ты «Лицо со шрамом» смотрел? Фильм такой? Про американских наркобаронов?
– Нет. А что?
– Там хорошая фраза есть.
– Что за фраза?
Знайка подошел к столу, постучал согнутым пальцем по пустому бокалу.
– Не торчи на своем товаре.
– Иди к черту. Это винтажное «Бордо Премьер Крю». Восемьдесят второй год.
– Типа, можешь себе позволить?
Матвей подумал и усмехнулся:
– Типа да.
Он вздохнул (дорогое вино не веселило) и признался:
– Маюсь я. Чего-то мне грустно.
– Неудивительно, – сразу ответил Знайка. – У тебя ж день рождения. Мне в такие дни всегда грустно. Жизнь проходит – вот отчего ты маешься. Тем более – тридцать лет… Тут не просто загрустишь – волком завоешь.
– Перестань. Я обычный человек. Нормальный. Не такой самолюбивый, как ты. Насчет возраста не комплексую.
– Врешь. Комплексуешь.
Знайка – есть Знайка, подумал Матвей. Его не обманешь. Он посмотрит на твои глаза, на руки, на жесты – и сразу поймет, честен ты или нет. Поэтому у него – миллионы.
– Ладно, – признался он. – Ты прав. Тридцать лет – это… Это кошмар! Мне тридцать, и кто я? Если вдуматься – дурак дураком… Но я не от этого маюсь. Чего-то мне хочется. Чего – не знаю.
– Знакомо, – усмехнулся банкир. – У меня тоже так бывает. Деньги есть, все есть – а удовлетворения настоящего нет…
– А чего хочется – тебе?
– Разного, – банкир стеснительно улыбнулся. – То картошки с селедкой, то на вертолете полетать…
– Слушай, – мрачно сказал Матвей, – а ведь это – пресыщение. Распад. Это смерть, друг.
Знайка остановил свой бег, подумал и ответил:
– Нет. Мы с тобой еще поживем. Если глупостей не наделаем. Пресыщение – это когда ты все попробовал и все надоело. И ты бегаешь все время за чем-то новым. Делаешь этот поиск смыслом жизни. И тогда – да, находишь смерть. Единственное блюдо, которое не пробовал… А я ни за чем не бегаю. Я работаю. Мне вообще проще всех. У меня есть таблетка счастья. Труд. С утра встал – и вперед. Потом раз – и вечер. Упал, уснул. И так далее… Чего же тебе хочется?
– Я же говорю, не знаю.
– Не убедил.
– Я и не пытался.
– Не льсти, – сказал банкир. – Не люблю. Убедить можно кого угодно в чем угодно. Ты просто не хочешь говорить. Стесняешься.
– Тогда тем более не скажу, – обиделся Матвей. Бывший компаньон весело рассмеялся – так смеются люди, пребывающие в полной гармонии с собой.
– Говори, дурак. Облегчи душу.
Матвей ощутил отвращение, усиленное действием дорогого вина. Да, Знайка сильно изменился. Раньше он мог назвать Матвея бранным словом только в запальчивости – сейчас делал это снисходительно.
Естественно, грустно сказал себе Матвей. У него теперь – миллионы.
– Облегчить душу? – переспросил он. – Тебе? Никогда. Тоже мне, исповедник нашелся.
– Кстати, ты в храм ходишь?
– Нет. Я коммерсант, барыга. Что мне делать в храме?
– Зачем сразу «барыга»?.. Ты купец. Купцы всегда были богомольными людьми.
– Сам ходи.
– А я хожу, – спокойно ответил Знайка. – Часто. Раз в неделю.
– Ты всегда был оригиналом.
– Зато ты – никогда.
Матвей налил себе еще. Он научился пить вино, как воду: большими глотками, стопятидесятиграммовый фужер за раз.
– Да, – согласился он. – Я обыкновенный. Нормальный. Мне так жить проще.
– Вот и бухаешь. Не можешь себе простить собственной нормальности.
– Наверное.
– Ты так и не сказал, чего тебе хочется.
Матвей разозлился.
– И не скажу! Ты думал – приеду к старому приятелю на юбилей, весь такой богатый, щелкну пальцами и скажу: «Проси, друг, чего хочешь»? Так думал? Ничего я у тебя просить не буду. Ничего мне не надо.
– Я не спрашиваю, чего тебе надо, – строго возразил лохматый миллионер. – Всё, что тебе надо, Бог тебе дал в момент твоего зачатия. Я спросил, чего ты хочешь.
– Отвали. Ты трезвый, я пьяный – мне с тобой тяжело. Какого хрена ты всегда трезвый?
Знайка пожал плечами.
– Приучен с детства.
– А папа твой тоже был трезвенник?
– И дедушка.
– Как же ты живешь, вечно трезвый, в этой стране?
– Сам удивляюсь.
Матвей не считал себя пьяницей. Он выпивал два-три бокала каждый вечер с того дня, когда на склад новорожденной фирмы «Вина Франции» медленно вкатился, кормой вперед, самый первый французский грузовик. Правда, в последние несколько месяцев владелец торгового дома употреблял чаще и гораздо больше, но по уважительной причине: он впервые в своей коммерческой карьере понес большие убытки.
Его подвели собственный покойный отец и любимый им писатель Эрих Мария Ремарк.
Однажды он снял с мемориальной отцовской полки «Триумфальную арку», перечитал – осенило; заказал из Парижа пять тысяч бутылок кальвадоса. В расчете на начитанных, романтичных, взрослых покупателей. Но просчитался.
В новой стране кальвадос не пошел. Те, кто в свое время зачитывался Ремарком, явно не имели теперь денег на покупку кальвадоса, а кто имел деньги – вообще не читали ничего, кроме газеты «Из рук в руки».