Жизнь удалась
Шрифт:
На кальвадосе Матвей едва не прогорел, надолго погрузился в космическую печаль и даже временно потерял интерес к делу (а может, просто постарел). И теперь крупными порциями вливая в себя красное вино, очень хорошо пьющееся именно зимой, чувствовал себя неважно.
Знайка же, наоборот, олицетворял собой победу. Худой, утомленный человек с твердым, даже властным взглядом.
Еще бы, печально подумал Матвей. У него миллионы.
– Слушай, – сказал он, – шесть с половиной лет назад я сидел на подоконнике в подъезде и курил. А ты подошел ко мне и позвал в компаньоны. Помнишь?
– Помню. И что?
– А то, что тогда у меня ничего не было, кроме рубашки в клеточку. А теперь я в шоколаде…
Знайка
– Ты меня из дерьма вытащил, – сказал Матвей. – Выпей со мной.
– Не буду. Я не пью.
– Выпей, – попросил Матвей. – Ты в ответе за тех, кого приручил. Давай, выпей. Бокал вина. За мои тридцать лег.
– Скажи, чего ты хочешь на юбилей.
– Скажу, если выпьешь.
– Выпью, если скажешь.
Матвей достал второй бокал, наполнил. Чокнулись. Знайка сделал глоток, пожевал губами, поморщился, пожал плечами, некрасиво ухмыльнулся, допил до дна.
– Вкусное вино.
– Что ты понимаешь во вкусе. Этот вкус называется «тучный». Можно добавить, что вкус «полнотелый с мягкими танинами», но ты все равно не поймешь.
– Не пойму, – признался Знайка, помолчал и вдруг заговорил с неожиданной горячностью:
– Ты вот мне сказал, что ты в шоколаде. Это ты зря про себя так думаешь. Ты вообще многое делаешь зря. Сидишь тут, пьянствуешь, ностальгируешь – «шесть лет назад…», «рубашка в клеточку…». Дело не в том, кто кого позвал в компаньоны. Мы с тобой везунчики, понял? Фишка нам легла. Удача. Редкая. Небывалая. Не меня благодари, а ее. Свою удачу. В ней все дело. Тыщу раз мы могли пролететь, обанкротиться, без головы остаться. Тыщу раз нас хотели сожрать. Я это всегда чувствовал. Вокруг нас ходили и облизывались. Завидовали. Но нам повезло. И до сих пор везет…
– Смотри, как тебя понесло с бокала вина.
– Я серьезно.
– Думаешь, все дело в удаче?
– Только в ней, – твердо ответил Знайка. – Ты – не самый талантливый бизнесмен. Я – тоже. Хоть и думают люди, что я семи пядей во лбу, – на самом деле это не так. Много ошибок допускаю, много суеты лишней… Ты не поверишь, я каждое утро просыпаюсь и думаю: господи, за что ж такое везение, такой фарт бешеный? Вон, людей каждый день за две-три сотни долларов убивают, а я по полмиллиона в портфеле таскаю, и хоть бы что…
– Значит, мы с тобой по жизни везучие.
– А вот это, – сказал банкир, – как раз не факт. Бывает же, что человеку пять лет удача улыбается, десять лет, пятнадцать – а потом раз, и все наоборот. Или так бывает: мучаешься, клянешь судьбу и считаешь себя неудачником, а спустя годы вдруг понимаешь – ничего подобного, никакой я не лузер, а самый настоящий баловень судьбы…
– Время все расставляет по местам, – пьяно подытожил Матвей. – Значит, говоришь, мы везунчики?
– Конечно.
– Не согласен. Я – нет. А ты – да. Фартовый. У тебя миллионы.
– Нет у меня миллионов, – тихо, почти шепотом, признался Знайка. – Просто я вид такой делаю. Только никому не говори. А теперь признавайся, чего тебе хочется.
Матвей вздохнул.
– Денег. Займ. Тысяч двести.
Лицо банкира сложилось в гримасу жестокого разочарования.
– Я думал, услышу что-то интересное…
– Извини, что я тебя не удивил.
– Зачем тебе займ?
Матвей вздохнул.
– Хочу свой магазин. Настоящий. Винно-коньячный бутик. С погребом. Чтоб двенадцать градусов. Чтоб семьдесят процентов влажности. Сосновые полки. Красное наверху, белое внизу. Мне надоело сидеть на складе и отвечать на звонки… Хочу ссуду. Двести тысяч долларов. На год. Лучше – на полтора года. Дашь денег?
– Нет, конечно.
– Почему?
– Потому что ты – мой друг.
Прозвучало очень веско и немного
– Потому что, если ты не вернешь мне мои деньги, – продолжил банкир с расстановкой, – я никак не смогу получить их назад. Я не смогу ни подать на тебя в суд, ни подослать к тебе бандитов. Понимаешь?
– Да.
– Пять тысяч – дам. Десять дам. Тридцать дам. На жизнь – всегда дам. Но двести не дам. Не проси.
– Ну и черт с тобой.
– Не обижайся. Это бизнес.
– Будь он проклят.
– Брось, – улыбнулся банкир. – Не надо так трагично. Я тебе помогу. У меня есть знакомые…
Он полез в карман рубахи и достал перетянутую резинкой колоду визитных карточек. Поискал. Едва не каждый второй кусочек картона нес на себе триколор и изображение двуглавого орла, то есть принадлежал какому-то чиновнику.
– Дай позырить, – попросил Матвей.
– Нечего там зырить, – сухо ответил бывший компаньон. – Меньше знаешь – крепче спишь. Это тебе я говорю, Знайка… Вот, нашел. Держи. Позвони и скажи, что от меня. Этот дядя – большой человек. Очень большой. И станет еще больше, отвечаю. За ним – целая команда. Бандиты, спортсмены, промышленники с Урала и примкнувшие к ним засранцы всех мастей. Теперь его продвигают наверх, в политику. Он организует тебе любой займ. И, кстати, с ним работает твой приятель, Кирилл Кактус. Ты с ним учился в одной школе.
– Помню. Только что он там делает? Лечит боссам геморрой?
– Типа того.
Визитка показалась Матвею верхом дурного вкуса. По ярко-фиолетовому фону бежали золотые, жлобского дизайна, буквы:
НИКИТИН ИВАН ПЕТРОВИЧ ПРЕЗИДЕНТ МЕЖРЕГИОНАЛЬНОГО ФОНДА ВЕТЕРАНОВ ФИЗКУЛЬТУРЫ И СПОРТА
7. Пробил
Сыщик не действует в одиночку. Всегда – в команде. Его работа предполагает скорость. Оттого и называется оперативной. И капитан Свинец первым делом пожалел, что он в отпуске и, соответственно, вынужден действовать как частное лицо. Лучше было б позвать друзей-коллег, гонорар – как положено у товарищей по оружию – поделить на всех и сработать быстро: один побежал туда, другой – сюда, и дело сделано, пропавший виноторговец найден и возвращен в лоно семьи. Но тут, прикидывал далее капитан, вступают в силу разные привходящие факторы. Товарищи могут и не вписаться. Откажутся. Служба внутренней безопасности не дремлет. Это вам не девяносто пятый год, господа офицеры! Нынче за организованную за спиной начальства халтурку можно вылететь с работы без погон и пенсии. Кроме того, товарищи по оружию все худо-бедно устроились, давно имеют квартиры, в то время как капитан год назад приобрел в кредит первое в столице постоянное жилье и теперь ежемесячно относил свое жалованье в банк, и деньги ему не просто нужны, а нужны позарез.
К тому же особенных, закадычных товарищей в своем отделе капитан не имел. По той причине, что засиделся в капитанах. С ним вместе работала тридцатилетняя молодежь. Старые друзья как-то рассосались. Кто ушел на повышение, кто уволился и подался в бизнес. Молодежь уважала капитана, но держалась на дистанции. Капитан был старого разлива мент, привыкший жить в соответствии с фразой из бородатого анекдота: «Пистолет дали – и крутись, как можешь».
Он работал по обычному графику профессионального сыскаря – с утра до ночи, – поэтому от него ушла первая жена. Он не рвался к власти, чинам и деньгам, поэтому от него ушла вторая жена. Он привык думать про себя, что он прямой, грубый и крепкий человек, поэтому он не сильно горевал ни по поводу ухода первой жены (дура, она не понимала его работы), ни по поводу ухода второй жены (дура, она вообще ничего не понимала).