Жизнь в полосочку
Шрифт:
Спорить было бесполезно. Тамара и не спорила. Сегодня шампанское дегустировала Машка! И не только шампанское, если уж честно. Зато теперь Машке море по колено. Или даже по щиколотку.
Уже минут через пять стало понятно: боялись Машку. Все. Редкие прохожие бросались в стороны и жались к стенам. Счастливчики ныряли в подворотни. Бродячие псы выли и спасались бегством. Притормозившие было водители рвали с места на третьей скорости.
Машка же разудало выкрикивала свои куплеты, время от времени пускалась посреди
У Тамариного подъезда они расставались долго и трудно. Машка перемежала свои куплеты объяснениями в любви и дружбе. Страстно кляла мужскую половину человечества, обвиняя ее во всех смертных грехах. Особенно доставалось «таракану рыжему», чтоб его в Москве на всех углах тормозили, чтоб ему кто из дружков на мобильный звякнул и наябедничал — неужели ее, Машку, ни один гад в том казино не засек и она зря старалась?!
Тамара то объявлялась серой мышью, то получала амнистию, и Машка неохотно признавала — временами она похожа на человека. Только временами! И благодаря ее, Машиным, героическим усилиям.
Последнее без конца подчеркивалось.
Смертельно уставшая Тамара со всем соглашалась. Наверное, зря. Машку почему-то это не устраивало. Она ругала Тамару за бесхребетность и неумение дать сдачи. Пусть ей, Машке. Потом — за неумение окрутить белобрысого.
Что Тамара за баба такая, если Лешка у нее до сих пор не на веревочке?! Телок телком, смотреть не на что, интеллигент вшивый, наверняка очкарик, разве нет?
Тамара кивала словно китайский болванчик и тоскливо косилась на свои окна. Машка прыгала вокруг и требовала признания — ее ни один мужик не стоит. Даже самый-самый…
Тут Машка сдвигала брови и жалостливо сопела — не хватало слов. Тамара торопливо все признавала. Машка мрачнела — ей хотелось буянить.
Наконец Тамара не выдержала и зевнула. Широко, звучно, едва челюсть не вывернула. Маша смертельно обиделась и действительно стала прощаться. Обозвав Тамару бесчувственной чуркой, серой мышью и тряпкой. Линялой.
Потом Маша почти побежала к проспекту Победы, а Тамара затравленно смотрела вслед. И жалела, что не зевнула раньше. Хотелось ведь.
***
На свой второй этаж Тамара поднималась с трудом, ноги подкашивались, а проклятые каблуки так и норовили подвернуться. Глаза слипались, голова то и дело падала на грудь. Тамара предвкушала, как рухнет сейчас в постель, и сладко жмурилась. Если бы хватило сил, она бы воскликнула: «Весь мир за подушку!»
Лишь где-то через минуту Тамара сообразила, что бессмысленно топчется на месте, не продвигаясь вперед ни на миллиметр. Упирается головой во что-то и без толку перебирает ногами.
Боднуть препятствие не получилось, и Тамара неохотно разлепила глаза: перед ней маячило нечто коричневое. Она потянула носом — пахло хорошей кожей, табаком и дорогим мужским парфюмом. Очень знакомо
Тамара глупо хихикнула: Лешка. Как всегда, в самый неподходящий момент. Интересно, что ему нужно?
Вернее, было нужно. Потому что сейчас, идиоту понятно, Лешке нужно одно — высказаться.
Тамара застонала: еще один! Постель на глазах отодвигалась в немыслимую даль, подушка становилась несбыточной мечтой, сон — какой-то глупой фантазией. Ноги подкосились, и Тамара не упала по единственной причине — Лешка бесцеремонно придержал ее за воротник плаща.
Тамара моргнула и пробормотала:
—Знаю-знаю, я тряпка. Линялая. И мышь. Серая.
Лешка невнятно высказался и сильно встряхнул ее. У Тамары клацнули зубы, она поспешно вцепилась в Лешкину куртку и предложила:
—Убей меня, ладно? Только дай добраться до дивана. А то умру без твоей помощи, обидно будет.
Лешка фыркнул, но, по счастью, смолчал. Рывком втащил Тамару на площадку, отобрал у нее ключ и сам открыл дверь.
Тамара ойкнула: на нее восторженно набросился Крыс и чуть было снова не вымел в подъезд. Ладно Лешка принял пса на себя. Отвлек стандартным подарком — костью. Он вечно что-нибудь носит. Подлизывается, ясно. Чтобы бультерьер не схарчил сгоряча.
Тамара припомнила далекие времена, когда Лешка шарахался от Крыса, а тот, соответственно, держал его в страхе божьем, и погрустнела. Попал бы тогда Сазонов в квартиру без ее согласия, как же. Зато сейчас… Как к себе домой прет!
Она проводила бультерьера тоскливым взглядом. Счастливый Крыс о ней уже забыл. Утащил лакомство в кухню и заурчал там.
Тамара сбросила осточертевшую обувь и заурчала еще громче: она в жизни не испытывала подобного блаженства. Стояла, прислонившись к стене, и шевелила слипшимися пальцами. Лешка ждал.
Тамара озабоченно покосилась на него, снимать плащ при Сазонове ей совершенно не хотелось. С Лешки вполне достаточно ее возвращения под утро, а если он еще слышал Машкины пьяные выкрики — плохо дело. Впрочем, сама-то Тамара совершенно трезвая. Или нет?
Тамара икнула и попыталась вспомнить, сколько выпила. Получалось плохо. В одном была уверена — от шампанского она гордо отказывалась. А вот коньяк…
Чем она хуже Марата?
Тамара отлепилась от стены и попыталась протиснуться мимо Лешки. Тот хмуро бросил:
—Плащ сними.
Тамара отрицательно помотала головой и все же просочилась в комнату. Противный Сазонов не отставал, шел по пятам. Аж спина дымилась от его подозрительного взгляда.
Нет, что ему надо?
Тамара зацепилась за порожек и едва не влетела в спальню ласточкой. Ее нос опять спас бдительный Лешка, что Тамару ничуть не обрадовало. Даже разозлило.
Она топнула, развернулась к незваному гостю и невнятно поинтересовалась:
—А что, собс-с… венно, ты делаешь в моей спальне?