Жизнь в стиле С
Шрифт:
Пару дней назад Андрей и Никита разбирали на чердаке старый сундук. Где-то под ворохом пожелтевших газет и истрепавшихся журналов, под слоем, пересыпанного табаком, тряпья лежала коробка с оловянными солдатиками. Ими в детстве играл Андрей, затем сын Валентины Максим, потом дочка Юля. Теперь Никита нетерпеливо заглядывая в провал сундука, ждал обещанного подарка.
— Я ненавижу своего папу, — сказал вдруг мальчик. — Я выросту и убью его.
Андрей растерялся. Ребенок доверил ему сокровенное — свою ненависть. Говорить в утешение пустые
— Красавец! А вот и наши солдатики!
Долгожданная коробка наконец-то обнаружилась и, как следовало ожидать, привела Никиту в полный восторг.
— Ой, моя фотография! — Никита подобрал с полу снимок. Затем с сомнением добавил: — У меня нет такой машины.
Конечно. Большой железный грузовик, который прижимал к груди светловолосый мальчик на фоне деревянного резного кресла, принадлежал Андрею. Он помнил, как отказался сниматься без любимой игрушки и как сам потащил ее в фотосалон. Было ему тогда, дай Бог памяти, кстати, вот и дата на обороте, пять лет, столько, сколько сейчас Никите.
Андрей смотрел на карточку в легкой прострации. Этого не могло быть! Тем не менее, было! Если не считать легких отличий в росте, весе и других анатомических особенностях, сходство между Никитой и им самим, пятилетним, обнимающим железное уродище, было разительным.
Ночь Рощин провел без сна под заунывное тиканье будильника и собственное бормотание: «..этого не может быть…». Днем, так и не придумав ничего путного, Андрей увез Никиту в город, сводил в зоопарк. И там, наконец, понял, что надо делать.
На обратном пути он остановил машину, признался:
— Я твой папа. Я потерял тебя, долго искал и только сейчас нашел.
Никита уставился на Рощина огромными изумленными глазами, в которых медленно и натужно рождались слезы. Он молчал и ждал продолжения.
— Мы жили вместе и очень любили друг друга. Потом поехали на поезде и попали в аварию. Мама сильно ударилась головой, потеряла память, забыла меня. Я долгое время тоже ничего не помнил. Но всегда чувствовал, что где-то у меня есть сын.
Детство, проведенное в окружении мыльных сериалов, сглаживало огрехи выдуманной истории. Никита согласно наклонил голову и уточнил:
— А дочка? Маша ведь тоже твоя? Правда?!
— Конечно же, — немедленно исправился Рощин. Секунду назад он не думал о девочке. Однако услышав имя, встрепенулся. Отдать кому-либо Машуту, даже в воображении, было выше его сил. — Конечно, она моя. Чья же еще? Я долго искал вас. Наконец, нашел. Мне казалось, мама увидит меня, и все образуется. К сожалению, так не получилось. Я для нее пока чужой человек.
— А если она никогда тебя не вспомнит? — забеспокоился мальчик. — Мы снова вернемся домой к тому папе?
— Нет, — уверил Рощин. — Я ни кому вас не отдам. Никогда и ни кому. А за маму не беспокойся. Пройдет время, она полюбит меня снова. Но пока о нашем разговоре никому ни
— Хорошо, — Никита улыбнулся натянуто и тихо спросил: — Ты меня не обманываешь?
— Нет, сынок, — последнее слово далось Рощину с удивительной легкостью.
— Ты меня, в правду, любишь? — Слезы созрели и тихо потекли по круглым розовым щекам.
— Люблю, очень люблю, — просто ответил Андрей. — Хочешь, расскажу, какими мы были счастливыми раньше?
— До аварии?
— Да.
Медовые речи, сказки о счастье, не были обманом. Андрей не отделял себя от слов, которые произносил. Были счастливы — будем счастливы — тонкости временных форм теряли значение. выдуманное прошлое сплетаясь с мечтами о будущем, придавало смысл настоящему. Андрей понял, что томило его в последние дни. Что, обретая ясность, выискивая форму, стелило себе дорогу. «Я хочу этих детей!» — сказал он себе и ощутил, как категоричное бескомпромиссное «хочу» удавкой, затянулось вокруг шеи.
…— Валечка, не ругай меня. Я поступил правильно. Хуже, чем есть не будет. Я устал от одиночества. Таня измучилась от неустроенности. Дети издерганы от постоянных страхов. Нам надо быть вместе. Надо! Зачем иначе эти невероятные совпадения, зачем тоска в душе и головокружительные планы? Зачем?
Валентина минуту обескуражено молчала, фантазия брата не имела предела. Потом потребовала:
— Покажи фотографию.
Андрей открыл ящик стола, протянул два снимка. На одном снимке, сделанном совсем недавно, Никита, с серьезным видом, вглядывался в объектив. На другом, старом, с потрепанными краями, мальчик тех же лет, также насупившись, взирал на мир также серьезно и обстоятельно. Черты лица, поза, то неуловимое, в чем отражается внутренняя природа человека, у ребят были абсолютно идентичны.
– Боже! — прошептала Валя пораженно.
— Это не случайность, — брат ткнул пальцем в глянец картона. — Это знак. Самый настоящий знак. И уже второй. Женщина, как две капли похожая на мою мечту, с сыном похожим на меня и дочкой, от которой я балдею, случайными быть не могут. Понимаешь, не могут. Я только одного не пойму, — продолжил задумчиво, — почему Татьяна такая чужая, неприкаянная, посторонняя. Смотрит на меня и будто не видит. Слушает и не слышит. Она мне нравится. Я чувствую, что нравлюсь ей. Но между нами словно стена, сквозь которую я не могу пробиться. Я не знаю, что делать. Я совсем не знаю, что мне делать, — в голосе Андрея дрогнули растерянные нотки.
— У нее депрессия. Сильная депрессия. Потому тебе не стоит торопить события, — посоветовала Валентина. — Тем паче не надо манипулировать мальчиком, чтобы добиться внимания его мамы. Это непорядочно.
— Ты ничего не поняла, — вскипел Андрей. — Да, я хочу эту женщину. Но детей я хочу в сто, в тысячу раз сильнее. Я просто зверею при мысли, что они уйдут из моего дома. Но они не уйдут. Я этого не допущу. Я заставлю Таню принять мое предложение.
— Но ведь ты не делал Тане предложения.