Жизнь взаймы (в сокращении)
Шрифт:
— А как они отличают один разговор от другого? — спросил я. — Там же было человек двадцать пять по крайней мере.
— Ричард, я могу дать вам техническое пояснение — это лекция примерно на час или просто поверьте мне. Тот, кто считывает данные с этой машинки, знает каждое слово, сказанное вами.
— И мы никак не можем отследить, кто это. Я угадал?
— Угадали.
— А где берут такие устройства? — спросил я. — Не в «Уолмарте» же, в самом деле? Может быть, можно их выследить по месту приобретения этого агрегата?
— Ричард,
— А вы можете что-нибудь сделать? Мне хотелось бы иметь возможность вести приватные разговоры. По крайней мере, в собственной квартире.
— Единственный способ — приладить к оконным стеклам генераторы белого шума. Тогда, пытаясь пробиться через шум, они усилят мощность и потеряют ваши голоса. Я могу заняться этим прямо сейчас; завтра будет готово.
— Это дорого?
— Зависит от того, сколько окон у вас выходит на улицу. Баксов двести примерно.
Кук повесил трубку и пошел за генераторами белого шума, а я стал звонить Крейгу Ланглу.
— Я как раз собирался тебе звонить, — сказал он.
— По поводу?
— Непросто проникнуть в то, что делается в Ардморской больнице; она маленькая, и Гейтс запер ее накрепко.
— Ты звонишь, чтобы это сказать? — спросил я.
— Нет. Так я настраиваю тебя на то, чтобы ты восхитился моей информацией. Гейтс определенно ведет испытания лекарства для компании Ласситера. Это лекарство от болезни Альцгеймера.
Новость была интригующая, чтобы не сказать потрясающая. Ласситер занимался лекарством, воздействующим на память, а все мое окружение забыло Джен.
— А больше ты ничего об этом не знаешь?
— Мне казалось, и это уже неплохо. Сейчас идет вторая стадия испытаний, и недалек тот час, когда начнется третья.
— Хорошо. Добудь побольше информации.
— Добуду. И я еще хотел сказать… как друг…
— Говори. — Я внутренне напрягся.
— До сих пор я не узнал ничего, абсолютно ничего, что имело бы хоть какое-то отношение к твоей подружке. Никакого намека на то, что она вообще существовала.
— Я понимаю.
— Я это говорю не для того, чтобы ты страдал. Просто… я знаю, ты поставил себе цель и тебе нужно знать правду. Что-то здесь происходит, что-то грандиозное, но, кажется, к ней это не имеет никакого отношения.
— А к чему имеет?
— Пока не знаю, но, похоже, к той статье, которая должна принести тебе Пулитцеровскую премию. Только лучше отнестись к этому как к новому сюжету, а не к делу об исчезновении.
Вероятно, он был прав, но я не мог с этим согласиться:
— Хорошо. Значит, давай раскопаем, что происходит, и добудем мне Пулитцера. И тогда Джен прочитает об этом и вернется домой, —
— Ну и геморрой же ты, — сказал он.
— Как ты разговариваешь с лауреатом Пулитцеровской премии?
— Это Ричард Килмер. Я уверен, что вы очень хорошо его знаете.
Камень заметил, что аудитория улыбается — заметить это было нетрудно, ибо аудитория состояла из одного человека. И этого человека здесь бы не было, если бы его коллеги чином пониже не расписали ему в красках и в подробностях достижения Камня.
И не было лучшего подтверждения его достижений, чем случай Ричарда Килмера. Это была первая у Камня повторная презентация. Соперничество свелось к трем финалистам, и это предпоследний раз, когда он должен общаться с ними. А потому они назовут свою окончательную цену.
Далее последовала двухчасовая видео- и аудиопрезентация, героем которой был Килмер. Камень свел комментарии к минимуму.
Когда презентация подошла к концу, Камень сказал:
— Как видите, стресс, которому подвергся мистер Килмер, чрезвычайно силен. Большей частью он задан извне, но в какой-то мере получен им самим в процессе его расследования.
Вопроса, который далее был задан, следовало ожидать.
— Похоже, его расследование продвигается. Что вы намерены с этим делать?
Камень тонко улыбнулся.
— Это продвижение произошло, как бы это сказать, в рамках разрешенного. Чем сильнее стресс, чем больше понимания, чем яростнее конфликт взаимоисключающих эмоций, тем очевиднее становится совершенство нашей системы. Наша цель — показать, что воздействие ее постоянно и не может быть отменено ничем.
Камень помолчал. Потом продолжил:
— Что бы Килмер ни узнал, чего бы он ни боялся, с чем бы ни сталкивался, ничто не изменит непреложную для него истину. Он знал эту женщину, он любил ее, он спал с ней, он хотел на ней жениться. Это реальность, в которой он живет.
— Но он придал этому делу публичность.
Камень решил быть искренним.
— Именно поэтому выбор пал на него — чтобы он начал приподнимать завесу секретности. Его умение донести свою мысль до широкой публики стало для нас способом продемонстрировать вам… и другим потенциальным покупателям… мощь того, чем мы обладаем, в форме, абсолютно достойной доверия.
— Без сомнения, она вызывает доверие, и мы очень заинтересованы. Однако вы понимаете, что для нас важна возможность как переделывать прошлое, так и определять будущее поведение.
Камень улыбнулся.
— Вот почему эксперимент продолжается и цена еще не назначена. Мистер Килмер будет вести себя так, как мы ему продиктуем.
— А точнее?
— Он не склонен к насилию. Насколько нам известно, он никогда не дрался. Он писал, что смертная казнь — это варварство.
— К чему вы это говорите?