Жизнь языка: Памяти М. В. Панова
Шрифт:
В научных работах Михаила Викторовича наука и искусство, наука и культура образуют сплав. И в этом он ученик А. А. Реформатского! Ему ненавистен «примитивно-однообразный, мертво-шаблонный язык». Он пародирует его в школьном учебнике: в одном задании (в разделе о предлогах) приводится распоряжение, изданное Иваном Семеновичем Полупшенным (персонаж-антигерой): «Ввиду установившейся положительной погоды я принял решение в обеденный перерыв совершить обход вверенного мне объекта. Вследствие захламленности двора я неоднократно подвергался опасности падения и получения телесных повреждений. В продолжение обхода я дважды имел возможность упасть, запутавшись в проволоке, а также мне преграждали путь пустые бочки, ящики и тому подобная тара…» [Русский язык 1997: 142]. М. В. комментирует:
Языковые и образные приемы, применяемые Михаилом Викторовичем, как видим, при написании и научных, и научно-популярных работ, содержат элемент «остранения» – прием любимой им формальной школы поэтики. Этот прием вносит ощущение необычности, «свежести» языка во все творчество М. В. Панова.
Неотъемлемые компоненты стиля М. В. – юмор, шутка. На его лекциях всегда была атмосфера ожидания шутки. На лекции о поэтическом языке Ломоносова он рассказывает историю: якобы студенты спросили А. А. Реформатского: «А что новенького почитать по стилистике?» И «Сан Саныч, почесав в голове, ответил: „О пользе книг церьковных“». На лекции по фонетике в МГУ М. В. полемически рисует образ ученого, который якобы сложился в воображении студентов. Идет такой ученый-лингвист после лекции домой и думает: «Вот приду, еще два глагола проспрягаю». А потом опровергает этот образ, рассказывая про своих учителей – А. М. Сухотина, Р. И. Аванесова, А. А. Реформатского.
Когда мы говорим учитель, то прежде всего возникает образ школьного учителя. Школа, в самом деле, всю жизнь была заботой Михаила Викторовича. После войны он довольно долго работал школьным учителем. Под его руководством и при его вдохновляющем участии была разработана принципиально новая программа по русскому языку для средней школы и написаны учебники для 5–9 классов. М. В. так определил принципы, на которых должно строиться обучение русскому языку в школе:
«1. Обучение должно быть научным, то есть базироваться на языковедении XX века. 2. Опора на современную лингвистическую теорию позволяет воспитывать у детей умение вдумываться, догадываться, понимать, доказывать, рассуждать, то есть дает простор для их интеллектуального развития. 3. Обучение русскому языку только в том случае станет эмоциональным (и поэтому успешным), если оно раскроет детям красоту русского языка, его выразительность, меткость, богатство. Эстетическое переживание языка и речи – важная сторона школьного обучения. 4. Занятия по русскому языку в средней школе не могут обойтись без игры. Игра с языком открывает большие возможности для детской выдумки и изобретательности.
На основе этих принципов надо научить детей нормам русского языка. Они должны для них стать привычными, удобными, своими. Не цепями или колодками, а основой для сознательного творчества. Снова следует напомнить: это возможно только на основе серьезной теории».
Когда вдумываешься в эти принципы, понимаешь: ведь это же творческое кредо М. В. Панова! Именно эти принципы воплощены во всех его работах. Эстетическое переживание языка, стихия эксперимента, игры присущи всему его творчеству, всем его видам. Разрабатывая принципы школьного учебника, М. В. не изменяет себе-ученому, как не изменяет он себе и науке и в научно-популярных работах. На этих принципах построено все его творчество. Отсюда ощущение его гармоничности.
В заключение хочу привести слова Михаила Викторовича из книги «История русского литературного произношения», сказанные для объяснения того, почему в 30 – 40-е годы звуковое кино не могло быть «безоговорочно авторитетным учителем культурной речи». «Культурное влияние всегда связано с независимостью и достоинством». Эти слова помогают понять, почему так велико было научное и культурное влияние самого Михаила Викторовича Панова, почему он был авторитетным учителем многих и многих. Он был богатейшей свободной личностью, ярко индивидуальной, оригинальной во всем – в лингвистических идеях, в языке, стиле, в отношении к людям.
Литература
Капанадзе 1996 –
Панов 1953 – Панов М. В. О значении морфологического критерия для фонологии // Реформатский А. А. Из истории отечественной фонологии: Очерк. Хрестоматия. М., 1970.
Панов 1962 – Панов М. В. Письмо (графика и орфография) // Русский язык и советское общество: Проспект. Алма-Ата, 1962.
Панов 1963 – Панов М. В. Об усовершенствовании русской орфографии // ВЯ. М., 1963. № 2.
Панов 1971 – Панов М. В. Об аналитических прилагательных // Фонетика. Фонология. Грамматика. К семидесятилетию А. А. Реформатского. М., 1971.
Панов 1979 – Панов М. В. Современный русский язык. Фонетика. М., 1979.
Панов 1990 – Панов М. В. История русского литературного произношения XVIII–XX вв. М., 1990.
Панов 2001 – Панов М. В. Усложнить, чтобы упростить // Лингвистика и школа: Мат-лы Всероссийской научно-практической конф. Барнаул, 2001.
Русский язык 1995 – Русский язык: Учебник для средней школы, 5 класс / Под ред. М. В. Панова. М., 1995.
Русский язык 1997 – Русский язык: Учебник для средней школы, 6 класс / Под ред. М. В. Панова. М., 1997.
РЯСО 1968 – Русский язык и советское общество. Лексика современного русского литературного языка. М., 1968.
В.И. Новиков (Москва). Так говорил Панов (Фрагменты документальной повести)
– Для вас, кажется, в оценке литературного произведения значительную роль играют моменты этические. А для меня – только эстетические.
– По-моему, литературоведение – это наука, которую создали Тынянов, Шкловский и Эйхенбаум. А Бахтин… Это, конечно, силач, но мне он не близок.
Такие вот отважные, нестандартные речи звучали в середине семидесятых годов в Москве, на улице Куусинена, 13, в типовом школьном здании, четвертый и пятый этажи которого занимал НИИ национальных школ Министерства просвещения РСФСР. Волею случая поступив туда на службу, я вдруг узнал, что именно здесь, в секторе методики преподавания русского языка работает знаменитый М. В. Панов, автор фундаментальной «Русской фонетики» и знакомой со школьных лет книжечки «А все-таки она хорошая!»
Встретились, разговорились, и началась наша беседа о жизни, искусстве, языке и литературе, продлившаяся четверть века. Довольно скоро она перенеслась из стен НИИ в квартиру Михаила Викторовича на Открытом шоссе, куда он приглашал нас с Ольгой Новиковой. А в 1977–1981 годах, когда мы жили неподалеку, на Большой Черкизовской улице, Панов и сам нередко бывал у нас дома.
В момент первых наших встреч Михаилу Викторовичу было 56 лет, нам же – соответственно 28 и 25. Общение с Пановым имело огромное значение для становления нашего самосознания, для литературной работы нас обоих. Были ли это отношения учителя и учеников? Пожалуй, нет, если следовать критерию самого Панова: для признания таких отношений реальными необходимо подтверждение с обеих сторон. То есть некто считает кого-то учителем, а тот его признает своим учеником. Панов не учил, а вел разговор на равных, испытывая органичную потребность в точках зрения, не тождественных его собственной. Это очень дисциплинировало, не позволяло расслабиться, ляпнуть что-нибудь безответственное, «под настроение» или пуститься в долгий рассказ о ерунде. На благоглупости, изрекаемые кем бы то ни было, Панов реагировал отнюдь не «педагогично», мгновенным выпадом, корректным по форме, но суровым по содержанию. Он бывал и жЕсток, и жестОк. Полагаю, что эта бескомпромиссность во многом обусловила драматизм, даже трагизм профессиональной судьбы Панова как научного лидера: всякого рода бездарные филины и филинята не прощают сказанной о них беспощадной правды и мстят всю жизнь. А вот для равноправной дружбы между старшим и младшими такая «коррекция» со стороны старшего на первых порах очень даже полезна: он, как скульптор, как Пигмалион, отсекает резцом лишнее и случайное от статуи избранного им, симпатичного ему собеседника, и с такой Галатеей ему же самому потом приятнее общаться.