Жизнь за ангела
Шрифт:
- Да что вы! А сколько вы мирного населения истребляете, бомбите города, сжигаете наши деревни и села? Мы к вам с мечом пришли? Вы что вообще творите, волки позорные?! Нам вас за это миловать?! Головы вам оторвать мало!
Это выдержать я уже не смог. На глаза навернулись слезы и я зарыдал как мальчишка. Господи! Я почувствовал, в каком дерьме оказался! Мне было так плохо, что хотелось провалиться сквозь землю! Я впервые пожалел, что не умер.
- Хорошо, товарищ майор, я все расскажу.
-
- Господин майор…
- Это у вас господа!
- Я не знаю, как к вам…
- Ладно, я слушаю... Имя? Фамилия?
- Краузе, Ханс Вильгельм.
- Год, место рождения? Дата рождения?
- Штеттен, тысяча девятьсот двадцатый. Двадцать восьмого мая.
- Звание? Должность?
- Лейтенант, заместитель командира взвода, переводчик.
Капитан все записывал в протокол.
- Номер воинского подразделения, части?
- 258-я пехотная дивизия, 478-й полк, 2-й батальон, 9-я рота, подразделение разведки.
- Что делали в данном районе, в близи Тагино?
- Вели разведку на местности, определяли границы, передовых позиций. Отслеживали передвижение людей, военной техники, фиксировали все, что происходит на передовой, по возможности, захват пленных. Ночью мы вели наблюдение, группой в количестве шести человек, утром, возвращались с задания. В близи Тагино, в лесу, наша группа попала в засаду, и была уничтожена. Пять человек убито. Я был ранен и взят в плен.
- Вы командовали группой?
- Нет, обер-лейтенант Иоганн Вейсман погиб. Унтер-офицер Пауль Шольц, ефрейтор, младший сержант и связист тоже.
- Где находится ваша дивизия? Сможете указать? – он показал мне карту.
Я указал примерное расположение.
- Здесь, восточнее Тагино, в районе поселка «Садовод». Слева танковый корпус, сорок шестой, справа артиллерийская батарея, соседняя, шестая пехотная дивизия…
Я рассказал все что знал: кто командующий, расположение частей, сколько людей в дивизии и многое другое. Допрос продолжался почти час, минут сорок. Меня окончательно вымотали, выжали как лимон и вытянули все соки.
- Когда планируется наступление? В ближайшее время?
- Нет. Приказа об этом не было, я бы знал. Скорее в июне, возможно в конце.
- Точнее? Точная дата!?
- Не знаю. Не знаю! Честное слово!
- Врешь?!
- Нет, правда, не знаю! Клянусь! Не могу говорить, дышать тяжело, мне плохо.
- Катя, воды принеси!
- Ваши хлопцы, меня подрезали…
- Зачем бежать пытался? Еще и гранату достал?
- Они стрелять начали, я бежал, потом ничего не помню. Меня ударили ножом…
Выбившись из сил я уже простонал:
- Я устал, дайте мне умереть спокойно.
- Умереть говоришь?
Я замолчал, ожидая, что сейчас он выпустит пулю и на этот раз мне пощады не будет. В конце концов, меня уже допросили и вряд ли ему еще что-нибудь от меня нужно. Но выстрела не следовало. Чтобы его не смущать, я отвернулся и опустил глаза.
- Сейчас наверное мои мучения закончатся, надеюсь что это мгновенно… - подумал про себя.
Посмотрев на меня, майор вдруг убрал свой «тт» и спрятал его за пояс.
- Хорошо, с вас достаточно. Ладно, живи... Вы действительно немец?
- А что, не похоже?
- Русский откуда так знаешь? В Абвере обучали?
- Нет, от бабушки.
- Ты что, мне сказки решил рассказывать?
- Сказки? Я же не Ханс Христиан Андерсен.
Савинов рассмеялся, капитан тоже.
- Интересно, что у тебя за родня. Кто родители?
- Отец у меня немец, дед – поляк, а бабушка русская, из Одессы. Они в семнадцатом, уехали из России.
- Из Одессы?! Оно и видно. Откуда еще такие берутся?
Обоих разбирает смех, ну ржачь просто дикий!
- Ладно, разберемся еще, что с вами делать, - заключил Савинов.
Нахлобучив на лоб фуражку, одернув ремень, майор с капитаном вышли.
После допроса я плакал. Плакал от боли, собственного бессилия, унижения и позора который мне пришлось пережить. Вошла Катерина и уставилась на меня. Она стояла молча и смотрела. Мне стало ужасно стыдно, я вовсе не хотел показывать своих слез.
- Ты что плачешь?
– спросила она.
Я не ответил, только отвернулся и закрыл лицо одеялом. Девчонка все равно продолжала пялиться на меня! Не выдержав, я уже закричал:
- Не смотри! Оставь меня!!!
Катерина немедленно вышла, после чего вошел доктор. Он тоже посмотрел на меня, но допытываться не стал, только сказал:
- Ладно Катя, оставь его пока. Пойдем, пусть успокоится.
Все что мне было нужно в этот момент, этот то что бы меня оставили в покое.
Минут двадцать, я лежал неподвижно, уставившись в потолок. Мне было плохо, рана заныла, вернулась боль, которая острым кинжалом отдавала в плечо и в левое предплечье.
В комнату снова вошла Катя.
- Ну что, развязали тебе язычок? – съехидничала девица.
- Отстань. Тебе то что?
- Так тебе и надо! – продолжала она с явной издевкой.
Я передразнил ее, скорчив рожу и показав язык, отвернулся и сделал вид что обиделся.
- Злая, змея подколодная. Ведьма! – подумал я про себя. – Итак тошно, она еще издевается!