Жизнь за ангела

Соловьёва Наталья

 На пятый день день (6-го мая), доктор меня осмотрел и сказал, что я буду жить, и что жизни моей ничего не угрожает.

 - Температуры у вас нет, рана чистая, давление почти в норме.

 Мой организм справился, и видимо то, что я был еще молод, вынослив, тренирован, сделало свое дело. У меня было отменное здоровье! Да девятнадцати лет я даже не курил!

 Комдив сам беседовал с доктором.

 - Состояние пленного стабилизировалось, – сказал врач.
– Отправлять его будете?

 - Пока еще

уточню куда. Вообщем так, без особой надобности, в санчасть никого посторонних не пускайте. Разговаривать с пленным никому кроме вас и Кати не разрешается без особого на то моего распоряжения. Ясно?

 - Ясно.

 Если бы я был здоров! Меня бы наверное отправили очень быстро, а так меня еще надо было лечить. К тому же первые три дня вообще не знали, выживу я или нет, решили пустить все на самотек. Главное было меня допросить, а дальше трава не расти. Ложить в госпиталь, вместе с русскими солдатами? Не знаю, но меня туда не отправили, немцев наверное там не лечили, а специальных госпиталей для немецких военнопленных рядом не было. Вот меня и держали пока в санчасти, поскольку я был один. НКВД, раненный и больной? Кому я был нужен?

 - Разберитесь с ним, с этим "фрицем" - поручил полковнику Слышкин, командующий дивизией и отлучился с проверкой в одно из подразделений...

 Заместитель командира дивизии связался с кем-то по телефону, очевидно с отделом НКВД, который занимался военнопленными.

 - День добрый. Это зам комдива из 15-й стрелковой, Джанджгава.

 - Капитан Василевский, – ответили в трубке.
– Слушаем вас.

 - У меня в дивизии пленный.

 - Один?

 - Пока один.

 - Да, это по нашей части. Допросили? Протокол допроса имеется?

 - Разумеется, данные переданы командующему армией.

 - Хорошо. Звание? Офицер, рядовой?

 - Лейтенант. 258-я пехотная. Подразделение разведки…

 - Разведки? Минутку, этим у нас особый отдел занимается. Я свяжу вас с полковником. Тем более офицер, с офицерским составом у нас тоже отдельно.

 Трубку передали полковнику.

 - Да, я слушаю вас.

 - Зам командира дивизии из 15-й стрелковой, полковник Джанджгава. У меня пленный, лейтенант из 258-й пехотной дивизии немцев.

 - Разведка?

 - Так точно. Русским владеет хорошо, кажется, бабушка у него русская, уехали из Одессы в 17-м году, если ему верить.

 - Тогда направляй те его к нам, разберемся, по нашей части.

 - Дело в том, что он ранен. Состояние пока тяжелое, находится при нашей санчасти. Куда его?

 Полковник выдерживает паузу.

 - Вот что, держите его пока при санчасти, пусть поправляется, как состояние его стабилизируется, хотя бы более или менее, мы сами лично за ним приедем. Допросите его еще раз, узнайте о нем все, проследите за ним.

 Полковник вызвал доктора и Катю к себе.

 - Я хотел бы с вами поговорить Григорий Яковлевич, относительно того, как вести

себя с пленным. Данные о нем переданы в НКВД. В вообщем так, посторонних к нему не допускать, смотреть за ним в оба. Проследите за ним, что касается его мыслей, его поведения, это очень важно. Позже дадите ему характеристику, это нужно.

 - Хорошо, я понял. Постараюсь, Владимир Николаевич.

 Пока не велось боевых действий, в последнее время тяжелых ранений, среди личного состава практически не было. В санчасти доктор занимался в основном рутинной работой – это были ожоги, мелкие травмы, инфекции, абсцессы, локальные нагноения, парезы ссадины ушибы и. т. п.

 После того как доктор, заканчивал делать перевязки русским солдатам, он делал перевязку мне.

 - Как самочувствие?

 - Спасибо, уже лучше.

 - Заживает все как на собаке, – констатировал врач. – Давление почти в норме. Голова не кружится?

 - Нет, двигаться еще больно.

 Резкие движения все еще причиняли мне боль, иногда острым кинжалом отдавали, то в плечо, то в руку, иногда в ребро, тогда я вскрикивал и корчился от боли.

 - Обезболивающее надо?

 - Да, – я мотнул головой.

 - Катя, сделай ему анальгин...

 Доктор вышел, Катя сделала укол и села возле меня.

 - А ты кто по военной специальности?

 - Разведчик, – ответил я честно.

 - Шпион значит?! Лазутчик вражеский! Гадина!

 - Да. Убей меня! Работа у меня такая проклятая…

 - Попался все-таки? И как же тебя взяли?

 Все то ей надо было знать!

 - Нас было шесть человек, ночью мы вели наблюдение, а утром уже возвращались с задания. Там в лесу, в березовой роще попали на вашу засаду. Нас всех расстреляли, меня ранили ножом, я сознание потерял, потом ничего не помню. Когда очнулся один живой остался, остальных всех… убили. Мне тяжело вспоминать, не хочу.

 Мне стало горько, снова нахлынули воспоминания, которые я старался забыть. Мне до сих пор было больно, от потери товарищей, двое из которых были моими друзьями. Я лег, повернулся на бок, и молча лежал, не желая больше продолжать беседу.

 Через некоторое время Катя зашла с подносом, миской еды и хлебом в руках.

 - Есть будешь?

 - Спасибо, что-то не хочется.

 - Не хочешь, как хочешь.

 - Хотя, а что это?

 - Каша с тушенкой.

 - Можно мне есть? Я сам.

 Она помогла мне подняться, подложила под спину валик, предала положение полусидя, так чтобы мне было удобно. Я уже немного поднимался, иногда вставал, хотя делать приходилось это все еще очень осторожно, садился в постели.

 - Ложку держи, – дала мне в руку. – Миску придерживай.

 Я зачерпнул немного.

 - М-м-м. Вроде ничего, даже вкусно.

 Катя посмотрела на меня.

 - Да ты ешь, а не ложкой в тарелке ковыряй, – девушка засмеялась.

 Взгляд ее был слишком пристальный, она смотрела на меня как-то странно.