Жизнь за гранью
Шрифт:
Он издал звук, означающий собственное освобождение, его рот был в нескольких дюймах от моего.
Мы замерли, тяжело дыша. Я вглядывалась в его лицо, позволяя красоте момента проникнуть в мою душу. Его пальцы легко пробежались по моим губам.
— Сейчас… — хрипло сказал он, — положено начало тому, что единственный мужчина будет тонуть в этом тесном бархате, — твердо заявил он. — Сейчас… — продолжил он, — я, наконец, заявил права на то, что принадлежит мне.
Я моргнула от его слов, мое сердце воспарило, но я не могла осознать происходящего.
— Это всегда было
Он моргнул, затем завладел моими губами.
После этого мы долго не разговаривали.
***
— Прими, — скомандовал Хансен, протягивая мне две таблетки.
Мы стояли в его маленькой, но впечатляющей кухне. Оба потягивали кофе, мои волосы еще не высохли после душа. На мне была его футболка, доходившая почти до колен. На нем были джинсы, две верхние пуговицы расстегнуты.
Я изо всех сил пыталась отвести взгляд от его четко очерченных косых мышц живота и темных волос, выглядывающих снизу.
— Обычно я принимаю экстази только на рейвах и дабстеп-концертах, но ладно, чувачок, — серьезно сказала я, пожимая плечами.
Он слегка ухмыльнулся.
Я приняла таблетки, запив их кофе.
Хансен ласково пригладил мои торчащие волосы.
— Тебе очень больно, детка? — мягко спросил он.
Я все еще не привыкла к его нежным словам и таким же прикосновениям, поэтому мне потребовалось мгновение, чтобы осознать его вопрос.
— Нет, ничего такого, с чем бы я не сумела справиться, — честно ответила я.
Он посмотрел на меня, затем мотнул головой в сторону барной стойки.
— Садись, я приготовлю тебе завтрак.
Он крепко поцеловал меня, прежде чем слегка хлопнуть по попке и повернуться к холодильнику.
Я молча обошла кухонный островок и уселась на один из табуретов. Я обернулась, любуясь видом на пустынный и холмистый ландшафт, открывавшийся из раздвижных дверей. На горизонте не виднелось ни единого дома, и казалось, что мы в глуши, единственные два человека, оставшиеся на планете. Я обернулась назад, вероятно, к лучшему виду. Спине Хансена, которая была не только мощной и мускулистой, но и с татуировкой эмблемы клуба. Я изо всех сил старалась не пускать слюни в кофе.
Несколько минут мы молчали, единственным шумом было шипение сковороды и звон кастрюль и мисок. Молчание не создавало неловкости, но я была не из тех, кто преуспевает в том, чтобы долго держать рот на замке. Выяснилось также, что я была не из тех, кто упивается моментом, о котором мечтала целый год.
— Что это? — внезапно спросила я.
Хансен повернул голову, приподняв бровь в немом вопросе.
— Ну… — продолжила я, — …ты, вроде как, ни к кому не проявляешь интереса. А на прошлой неделе загоняешь меня в угол на кухне и зацеловываешь насмерть. Потом говоришь, что я тебе не нужна. Теперь это…
Я помахала рукой между нами. Как только мозги догнали язык, я мысленно отругала себя. Неужели нельзя просто насладиться моментом относительного домашнего блаженства с мужчиной, по которому я сохла? Нет. Моему глупому языку пришлось задать вопрос, почему произошло то, что произошло, потенциально разрушая все это.
Лицо
— Только потому, что я не проявлял к тебе никакого интереса, не значит, что я не был заинтересован, Мэйси, — ласково сказал он. — Я был. На самом деле, я был очарован этой девушкой, которая, казалось, излучала счастье и доброту. Эта девушка не принадлежала той жизни, которую выбрала, она заслуживала большего, лучшего.
Он пристально вглядывался в мое лицо.
— Поэтому я ждал, пока она это поймет. Увидит, что ее доброе сердце и нежная душа будут растоптаны, если она останется. Но я потерял самообладание, силу воли, в ту ночь, когда увидел, как ты танцуешь, будто тебе плевать на весь мир, будто твоя жизнь — это солнечный свет и радуга. — Его рука играла с моими коротко подстриженными волосами. — Я наказываю себя за это, детка. За то, что попробовал тебя на вкус, чего не должен был себе позволять. Прошлым вечером, видя, как тебя швырнули через всю комнату, как гребаную тряпичную куклу, — его челюсть напряглась, — я решил, что больше не буду ждать. Ты будешь жить этой жизнью, принадлежа мне. Я позабочусь о том, чтобы ничто не растоптало тебя, не уничтожило твою доброту, — твердо сказал он.
Я моргнула, глядя на него. Все происходило со скоростью света. Я чувствовала себя так, словно только что выиграла в эмоциональную лотерею. Как может нокаут в байкерском баре приблизить к получению всего, чего ты всегда хотела?
Я сглотнула.
— Тебя не волнует… — осторожно начала я, — …с кем я была…
Я озвучила свой тайный страх, мне нужно было знать сейчас, заставит ли выбранный мной статус в клубе думать обо мне так всегда.
Хансен не дал мне продолжить, прижав палец к моим губам, его взгляд стал жестким.
— Да, это меня волнует, — резко отрезал он.
Мое сердце упало.
— Что пока я придерживался дурацких рассуждений, все мои братья по клубу почувствовали вкус того, что я всегда считал своим, — продолжил он. — Я потерял сон из-за этого гребаного дерьма. Чуть с ума не сошел…
Он сделал паузу, его палец переместился с моей губы на подбородок.
— Думаю ли я о тебе по-другому? Нет, детка. Это моя вина. Ты всегда будешь девушкой, которая излучает счастье и доброту, у которой отсутствует гребаный фильтр между мозгом и языком, выдающим самое безумное дерьмо. — Руки на моей челюсти сжались. — Моей девушкой, — закончил он.
Да, эмоциональная лотерея. С выигрышем в миллиарды.
— Ты сказал им это? — сделала я вывод. — Вот почему за последние полторы недели никто даже не смел покоситься на мою задницу?
Взгляд Хансена стал пустым.
— Поверь мне, детка, даже угрожай я им смертью и расчленением, они не перестанут пялиться на эту дерзкую задницу, — категорично заявил он. Он провел пальцем по моей губе. — В тот миг, когда я попробовал твою сладость, я понял, что она — лучше, чем я когда-либо мог себе представить, и что никто, кроме меня, больше не попробует ее.