Жизнь за гранью
Шрифт:
Защищаясь, мы закрылись силовым полем, пытаясь отразить атаку узконаправленными пучками энергии. А они к тому времени создали мощные защитные силовые установки. И кое-кто знал об этом, но не поделился информацией, а сам, будучи вечным недоучкой, не сумел предвидеть и рассчитать суммарной энергии столкновения, усиленного расходящимися эховолнами защитных экранов….
Через призму лет
Из рассказа Петерса получалось, что мы несём гены древних родов. Это было странно и непонятно. Я хорошо знал своих родителей, они были обычными людьми, погибшими при катаклизме. Никаких сверх фантастических способностей
Растили они меня сами, никогда ни с кем не оставляя. Во время их лекций, или практических занятий, я сидел в аудитории вместе со студентами, тихонько рисуя или лепя пластиковые заготовки своих будущих героев. Выезжая на раскопы, отец брал меня с собой в качестве чернорабочего и я всегда гордо отдавал маме заработанные деньги. Когда он не мог взять меня с собой, я проводил время в музее археологии при их вузе, или на кафедре у мамы.
Воспитанием моим они занимались ненавязчиво, как бы между делом. Слушая их лекции, рассказы, сопровождающие находки или места где мы бывали, я и не заметил, как освоил естественные и прикладные науки, натурфилософию, основы различных верований и религиозных течений. И хотя увлекали меня совсем другие сферы деятельности, под влиянием родителей, я как-то незаметно, между делом, закончил экстерном школу, несколько вузовских курсов и защитил степень доктора наук.
Родители были очень подвижны и спортивны. Я не припомню ни одного лета, когда бы мы не лазили по скалам, не ныряли с аквалангами, не проходили километры дорог на лошадях, верблюдах или велосипедах, а однажды даже на слонах. Мы путешествовали по городам, замкам, церквям, монастырям, религиозным общинам… Именно родители посоветовали нам с Фруми провести несколько отпусков в буддистском монастыре, где впоследствии родился Лёнечка.
Я задумался. Воспоминания, сквозь толщу лет и нового опыта, сложились в стройный рисунок, словно картина, написанная крупными мазками, когда вблизи видишь одну какофонию пятен и только издали – мастерски переданную реальность. Создавалось впечатление, что родители готовили меня именно к этой, постапокалиптической жизни.
Но почему же тогда они погибли?! Петерс сказал, что несущий прасилу не может умереть, если не передаст её своему потомку. Но это значит… Мне стало не по себе, и я пошёл к Петерсу.
– Вот ты и научился не только задавать вопросы, но и отвечать на них, брат, – обнял меня за плечи Петерс. – Наш отец прожил настолько длинную жизнь, что тебе пока и представить это сложно.
– Наш?! То есть ты и в самом деле мой брат?!
– А ты ещё сомневаешься?! – рассмеялся Петерс.
– Но родители никогда не рассказывали мне…
– Ты был слишком молод и занят собой, чтобы услышать и понять их. Разве они не говорили тебе, что легенды и сказки не вырастают на пустом месте, что невозможно придумать то, чего не существует, что мир не совсем такой каким кажется?! Но у тебя на всё было своё мнение и они не хотели тебя ломать.
– Дети в Холмограде говорили мне, что они единое целое, и теперь, когда ты рассказал о ментальной связи Людей Народа, я понял истинную природу этого единства. Но почему же я был вне связи?
– Видишь ли, в тебе странным образом уживались громадная работоспособность и неаккуратность, стремление к анализу и неспособность практического применения полученных результатов, острый ум и рассеянность, мудрость и неистребимая наивность в купе с упрямством: прислушиваться только к собственному мнению. Однажды, ещё в начальной школе, когда в твоём присутствии
– Да, я в детстве часто ставил родителей в неловкое положение. Они постоянно твердили, что не следует тотчас выкладывать окружающим всё, что приходит в голову. Но мне это всегда казалось нечестным, я и не подозревал, что слышу чьи-то мысли.
– Конечно, открытость – одно из неотъемлемых свойств ветра, с которым, бесхитростному ребёнку, не так-то просто разобраться.
Нашему отцу повезло, – продолжил Петерс, – моя мама, как и твоя, оказалась носительницей большой части генома людей ветра. Отец очень любил её. Когда я родился, у моих сестёр уже были внуки, а у старшего брата, от предыдущей жены отца, взрослые праправнуки. К сожалению, никто из них не унаследовал полного генома и, соответственно, долголетия. После смерти мамы, отец ещё несколько раз женился, но ему всё тяжелей и тяжелей было терять жён и детей, поэтому, после твоего рождения, он решил завершить жизнь вместе с твоей матерью, своей последней любовью.
То, что я скажу дальше, может тебе не понравиться, но я надеюсь, что ты поймёшь и простишь нас. Всё, что мы делали, мы делали из любви, чтобы наши родные не страдали, зная заведомо, что снова и снова переживут своих детей и супругов. Должен тебе признаться, на собственном опыте, это отвратительное чувство, отравляющее все радости любви и отцовства. Используя ДНК-анализ, мы подыскали несколько девочек с более-менее полными дополнительными геномами, но ты ни с одной из них не захотел сдружиться, даже после длительных совместных работ в полевых условиях. А когда тебя попытались познакомить с очередной претенденткой, и вообще выкинул фортель, женившись в три дня на первой встречной женщине.
– Терпеть не могу, когда мной манипулируют! – проворчал я, скрывая смущение. – Столько лет и событий, а мне всё ещё было стыдно за свой тогдашний демарш.
– Поэтому и сомневаюсь, стоит ли тебе знать всю правду, – усмехнулся Петерс.
– Да уж говори! Теперь то что?!
– Именно теперь многое зависит от твоей реакции и искренности чувств к супруге и детям. Настолько ли сильна твоя любовь, чтобы преодолеть чувство гордыни собственного эго?!
– Разве у тебя был повод сомневаться во мне?! – обалдел я. – Ну кроме того случая…
– Пока что нет, – примирительно произнёс Петерс, – и всё-таки я в раздумье. Ну да ладно, рано или поздно всё равно я должен тебе рассказать, я обещал нашему отцу и его брату полностью посвятить вас с Фруми.
Другие
Что-что, а определения мой старший брат подбирать умеет. Как он точно выразился: «грань». Ещё вчера мы резвились и веселились, как дети, а сегодня все ходили тихие и слегка растерянные. Перспективы долгой жизни, непонятно почему, не радовали. Возможно мы просто не хотели быть другими. Я вдруг проникся жалостью к Петерсу. Если нам так тяжело это воспринять, находясь в своей большой семье, среди друзей, каково же было ему, подростку, в среде иных детей, вынужденному скрывать свою инакость?!