Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах
Шрифт:
В соответствии со справкой Московского охранного отделения от 17 февраля 1909 года, которую запросил помощник градоначальника В. Ф. Модль, «Маяковский Владимир Владимирович арестован с 18 января ввиду сношения с анархистами-грабителями, содержится в Сущёвском полицейском доме; всех задержанных по данному делу 6 человек, и содержатся они под стражей до выяснения обстоятельств дела, вызвавших их задержание».
Он содержался в одной камере вместе с двумя другими арестантами, откуда сумел отправить записку старшей сестре Людмиле, в которой просил передать ему книги, необходимые для продолжения обучения в гимназии: «Алгебру и геометрию Давидова, Цезаря, грамматику лат[инскую] Никифорова, немецкую грамматику Кейзера, немецкий словарь, маленькую книжицу на немецком языке Ибсена…, физику Краевича, историю русской литературы Саводника и программу для готовящихся на
Николай Хлёстов — студент вокального факультета Московского театрального училища, — который был сокамерником Владимира, позднее вспоминал: «В то время среди сидевших политзаключённых были люди намного старше Маяковского, сидевшие много раз в тюрьме, бывшие в ссылке. Тем не менее они выбрали его старостой, и он очень хорошо выполнял эти обязанности: был настойчив, требователен, когда нужно, гремел своим басом на весь тюремный коридор. Однажды нам принесли испорченную пищу. Он настоял, чтобы её переменили. Маяковский сумел объединить заключённых: все наши решения принимались единодушно. Благодаря его настойчивости нам продлили время прогулок. Он ухитрился собирать политических в одну камеру, где я развлекал товарищей пением… Когда я спросил одного из надзирателей: „Почему вы его так слушаетесь?“, надзиратель усмехнулся: „Парень уж больно занятный, а голосина-то какой — ему бы начальником быть или командиром“». [1.250]
(В это же самое время земляк Маяковского, бывший семинарист Иосиф Джугашвили был единогласно избран старшим заключёнными Кутаисской тюрьмы, после чего «поднял зону на бунт» из-за плохих условий содержания арестантов, от имени «общества» вёл переговоры с тюремной администрацией и добился существенного смягчения режима тюремного содержания).
Благодаря усилиям друзей семьи 27 февраля пятнадцатилетнему Маяковскому неожиданно изменили меру пресечения и освободили из-под стражи «без всяких для него последствий», но 28 апреля его вновь вызвали в полицейскую часть и вручили копию обвинительного заключения, в котором он обвинялся ни много ни мало — в «…насильственном посягательстве на изменение в России… установленного законами основного образа правления путём вооруженного восстания», а это был уже гарантированный срок.
Дело о тайной типографии Московского комитета РСДРП слушалось на заседании Московской судебной палаты 9 сентября 1908 года. У подсудимых Маяковского, Жигитова и Иванова один защитник — помощник присяжного поверенного Пётр Петрович Лидов, тесно связанный с революционным движением, не столько идейно, сколько коммерчески. Л. В. Маяковская вспоминала: «Я обратилась к Лидову. Он принял меня сердечно, внимательно выслушал и сказал: „Ничего, не беспокойтесь, выцарапаем по малолетству“». [1. 195]
Но в итоге все трое были признаны виновными — доказательства, собранные следствием, были очевидными. Трифонов приговорён к каторжным работам сроком на шесть лет, а несовершеннолетние Иванов (ему 16 лет) и Маяковский — «к отдаче родителям на исправление». Принимая во внимание, что Владимир Маяковский — рецидивист, постановленный в отношении него приговор незаконен, так как не соответствовал фактическим обстоятельствам дела. Об этом судьям Московской судебной палате сообщил прокурор.
В зал суда, помимо официальных должностных лиц, допущены только два брата Иванова и сестра Маяковского Людмила, так как заседание проходило при закрытых дверях. Владимир настоял на том, чтобы его мать не присутствовала в суде.
Летом 1908 года, находясь под полицейским надзором, Маяковский решил временно не возобновлять деятельности в Лефортовском районе, так как любая неосторожность на встречах с партийными товарищами грозила для них провалом, тем более что расследование уголовного дела, связанного с большевистской типографией, которое ведёт следователь Руднев, официально не завершено.
Однако уже в конце июня охранка арестовала значительную часть членов Московского комитета РСДРП. Маяковский знал об этом. Наблюдение за ним стало постоянным сразу же после того, как была зафиксирована его встреча с находившимся под полицейским надзором С. С. Трофимовым. В дневниках наружного наблюдения также была отмечена активность Маяковского (он проходил там как Кленовый, затем — Высокий), которая подтверждала его стремление установить нелегальные контакты для продолжения подпольной деятельности. О связях семьи Маяковских с революционерами догадывались даже хозяева дачи на Новом шоссе, часть которой они арендовали. Семейство Битрих явно недолюбливало семью Маяковских, за глаза называли их «революционной бандой» и в конечном
Филёры донесли, что в числе контактов Маяковского появились члены боевой ячейки экспроприаторов — грабителей, отвечавших за пополнение партийной кассы. 18 января 1909 года в 11 часов утра, на выходе из дома, он был снова арестован. В протоколе околоточного надзирателя говорилось о задержании «неизвестного мужчины, назвавшегося Владимиром Владимировичем Маяковским, 15 лет, но на вид ему около 21 года». При обыске найдены «две записных книжки, одно письмо, одна фотографическая карточка, билет за № 51, два куска старой газеты, перочинный нож, резинка для стирания карандаша».
По совпадению, в тот же день в Петербурге завершился резонансный процесс по делу бывшего директора департамента полиции А. А. Лопухина, выступавшего последовательным оппонентом «зубатовской» системы провокаций. В 1904 году составленное Алексеем Александровичем «Временное положение об охранных отделениях» запрещало его начальникам использовать секретных агентов для организации государственных преступлений (!). Наивный либерал, он был искренне убеждён, что с революцией надо бороться с помощью законодательных реформ, а не только мерами полицейского принуждения. Свои доводы чиновник изложил в аналитической записке, которую подал на Высочайшее имя. Но 28 июля 1904 года в центре столицы, в районе Варшавского вокзала эсером-бомбистом Егором Сазоновым взорвана карета министра внутренних дел В. К. Плеве (тот направлялся на доклад в Зимний дворец и был убит), а 9 января 1905 года в столице произошли известные события: гвардейские части применили оружие против манифестантов, 4 февраля в своей карете взорван московский генерал-губернатор Великий князь Сергей Александрович — непримиримый и последовательный враг революционеров. В роли бомбиста выступал эсер Иван Каляев.
Боевой совет партии СР приговорил Великого князя Сергея Александровича и Санкт-Петербургского генерал-губернатора Д. Ф. Трепова к смерти, считая их виновными в «Кровавом воскресенье»; о смертном приговоре высокопоставленным чиновникам революционеры заблаговременно сообщили в своих прокламациях.
Несмотря на имеющуюся агентурную информацию, все эти государственные преступления полиция предотвратить не смогла (или не захотела), поэтому А. А. Лопухин был обвинён в непринятии должных мер по наведению порядка и снят со своего поста. Однако вскоре он был назначен губернатором Эстляндии (нынешней Эстонии) — ничто в этом чиновничьем мире не меняется… Проведя собственное расследование секретной деятельности департамента полиции, Лопухин довольно скоро убедился в том, что многие антиправительственные акции, в том числе резонансные террористические акты, совершены с ведома, а порой и при непосредственном участии сотрудников полиции, о чём лично доложил императору. Поддерживая контакты с известным левым публицистом В. Л. Бурцевым — издателем исторического журнала «Былое», — в неформальной беседе с ним он сообщил ему совершенно секретные сведения о том, что руководитель боевой организации эсеров Е. Ф. Азеф является платным полицейским агентом по кличке Раскин. Эту информацию также подтвердил журналисту бывший сотрудник полиции Л. П. Меныциков, эмигрировавший во Францию. Бурцев срочно проинформировал об этом руководство ПСР. Немного позднее А. М. Горький попытался понять, почему и, главное, ради чего такой значительный человек (Азеф был прототипом героя его рассказа «Карамора») согласился на постыдную работу предателя, — и не нашёл ответа…
4 мая Маяковский уведомил 3-й уголовный департамент Московской судебной палаты о том, что его защитником в суде будет присяжный поверенный П. П. Лидов, известный в Москве тем, что защищал революционеров pro bono.
По своим политическим взглядам, если можно было так назвать некий бессистемный набор из фрагментов различных радикальных теорий, юный Владимир Маяковский был очевидно более близок к социалистам-революционерам и анархистам, если быть более точным — к представителям движения анархо-коммунистов («безначальников»), которое возглавляли Степан Романов («Бидбей») и Николай Дивногорский («Пётр Толстой»), чем к большевикам. «Безначальники» из всех видов политического сопротивления предпочитавшие исключительно террор, выступали за вооружённые грабежи как лучший способ пополнения партийной казны, а также за экспроприацию промышленных товаров и продовольствия у частных продавцов для поддержания бастующих рабочих во время стачек. Абсолютно отрицая любые нравственные устои общества, они словно олицетворяли собой тот самый «грозный образ Закона Мстителя», о котором писал Леонид Андреев. [1.6.]