Жизнь замечательных детей
Шрифт:
Оставив вопрос Максима без ответа, я пошла в наступление:
– Я совсем замордована хозяйством! Света белого не вижу! Целыми днями одно и то же: дети и быт, быт и дети. Я так больше не могу!
Малахов застыл с открытым ртом.
– И не делай вид, будто ты ничего не понимаешь! – продолжала я вопить. – Тебя постоянно нет дома, я должна одна везти на себе этот воз! Нет уж, дудки! Отныне все будет по-другому. Я – человек, и настаиваю, чтобы ко мне относились как к человеку!
– И что ты предлагаешь? – отошел от изумления Малахов.
– Я не предлагаю,
Мой голос постепенно набирал обороты, и закончила я свою речь на необыкновенно высокой и визгливой ноте.
– Хорошо, – скривился Малахов, – в какой театр ты хочешь пойти?
– В Большой!
– Туда сложно достать билеты. Может быть, сходим в Большой на следующей неделе? А сегодня выбери что-нибудь попроще.
То ли скандал – это действительно чрезвычайно увлекательное занятие, то ли Малахов, сам того не ведая, наступил на мою больную мозоль, но только на этот раз взорвалась я по-настоящему.
– Почему это я должна выбирать что попроще? Я и так всю жизнь во всем себе отказываю! Посмотри, в чем я хожу! – Я в раздражении дернула старые джинсы, купленные на вещевом рынке. – А где я живу? – Я вытянула руку и стукнула по уродливому пластиковому шкафчику. – Это, по-твоему, нормальные условия для существования? Жизнь проходит, а я всегда довольствуюсь тем, что попроще. Больше так не будет, заруби себе на носу! Я достойна самого лучшего! Пойду только в Большой театр, и чтобы билеты были в первом ряду!
Я перевела дух и для пущей убедительности топнула ногой.
– Ладно, – поспешно сказал Максим, взял телефон и принялся набирать номер.
– Кому это ты звонишь? – подозрительно спросила я.
– В театральное агентство. Они берут дикую комиссию, зато у них можно достать почти любые билеты, – объяснил Малахов. – Алло, агентство? Нам нужны два билета, на сегодня, в Большой театр. Только первый ряд, в центре. Сколько?! Тысяча долларов один билет, – сообщил он, повернувшись ко мне. – Берем?
Я в раздражении дернула плечом. Речь идет о великом искусстве, а он торгуется, словно на базаре!
– Берем, – обреченно сказал Малахов в трубку.
Вот так мы оказались в Большом. И все было бы прекрасно, если бы сегодня давали оперу. Оперу я обожаю. Но – увы! – мы попали на «Лебединое озеро». Классическая постановка. Белый Лебедь, Черный Лебедь, а между ними прыгает Принц в белых колготках.
Скажу честно: балет я не люблю. Потому что не понимаю. Я убеждена: если у тебя перед глазами нет текста либретто, понять балет в принципе невозможно. Что бы ни пыталась выразить балерина – гнев, радость, любовь или ненависть – она всегда вертится в одну и ту же сторону с одинаковой скоростью. Конечно, бедняжка не виновата, ведь в ее распоряжении не так уж много выразительных средств. Однако смотреть на балетные па мне всегда скучно до зубовного скрежета.
Я скосила глаза на Малахова. Он тоже сидел с кислым лицом. Не догадываясь, что я за ним наблюдаю, Макс несколько раз сладко зевнул в программку. Я наклонилась
Зато по другую руку от меня сидела настоящая балетная фанатка. Женщина ни на секунду не отрывала взгляд от сцены. Во время представления на ее лице сменилась целая гамма эмоций и переживаний. А когда в финальной сцене балерина закрутилась волчком в фуэте, соседка даже застонала от восхищения.
Еще не смолкли последние звуки оркестра, а откуда-то сбоку уже раздалось истошное «Браво!». Наверное, так кричит женщина, находящаяся на грани истерического припадка. Я вздрогнула и непроизвольно посмотрела в сторону зрительницы. И с удивлением обнаружила, что голос принадлежит… Александру Каминскому. Тому самому заместителю Льва Котика, который несправедливо уволил Михаила Бартенева.
Интересно… Вот уж никогда бы не подумала, что Каминский так любит балет. Хотя, впрочем, ходят слухи, будто все балетные мужчины принадлежат к категории сексуальных меньшинств, – может, Александр Александрович связан с ними этим боком?
Каминский еще раз пустил «петуха», потом его крик по цепочке подхватили другие зрители, и уже через несколько секунд весь зал рукоплескал артистам. Девушка с кольцами довольно улыбалась, толстяк встрепенулся ото сна и радостно отбивал ладони.
– Правда, здорово? – воскликнул Малахов, тоже заметно взбодрившийся.
Соседка-фанатка услышала его слова и презрительно скривилась:
– Клака!
– Что, простите? – наклонилась я к ней.
– Я говорю, что овацию организовали клакеры, – прокричала мне женщина в самое ухо. – Ненавижу их, за деньги и корову объявят великой балериной. Они не способны на бескорыстную дружбу и восхищение!
Все ясно. Сама дама, по всей видимости, принадлежала к так называемым «сырам» – поклонникам какого-либо артиста, которые везде следуют за своим кумиром и зачастую трудятся у него бесплатными секретарями или прислугой.
– Вы знаете вон того, в светлом джемпере? – спросила я, указывая на Каминского.
– Я их всех знаю, – словоохотливо отозвалась женщина. – У этого кликуха Маняша. Ну, ходят слухи, что он любит с мужиками поразвлечься. Впрочем, не знаю, я своими глазами не видела, врать не стану. А главный у них был Котик.
– Тоже прозвище? – спросила я с замирающим сердцем.
– Нет, вроде настоящая фамилия. Его недавно убили, говорят, месть бывшей жены. – И дама скептически хмыкнула.
Я поразилась, насколько быстро распространяются слухи. А капитан Супроткин еще твердил мне про какую-то тайну следствия!
– А на самом деле что произошло? – Я постаралась, чтобы мой голос звучал спокойно. Хотя внутри я вся дрожала от возбуждения. Неужели вот так, средь шумного бала, случайно, я узнаю имя убийцы Льва Котика? Право же, ради такого подарка я бы вытерпела не только балет, но и бокс.