Жизнь - жестянка
Шрифт:
Мы могли бы остаться здесь, в Брюгге. Снять номер в маленьком уютном отеле и провести остаток дня и ночь вдвоем. Но что-то опять удерживает меня от этого. Извиняюсь и, сославшись на плохое самочувствие, прошу отвезти меня домой, к бабушке.
Едем. Провожает меня до дверей комнаты и натянутым тоном спрашивает:
— Когда тебе уже будет можно?
— Скоро.
— Твой врач говорит, что уже.
Как мило! Я даже рот приоткрываю от подобного заявления. А как же врачебная тайна, как же этика и обычная тактичность?
— Я сказал ему, что мы помолвлены.
— И дал денег.
Кивает пристыженно. Что ж. Радует по крайней
— Может ты просто боишься? После всего, что было… Я буду очень осторожен. Обещаю.
Легонько отталкиваю его.
— Прости, Кристоф. Ты прав, наверно это страх. Но я с ним должна справиться сама. Ты будешь первым, кто узнает, что это произошло. Причем не от доктора, а от меня лично.
Заканчиваю я довольно-таки резко. Все же не самое приятное дело — узнать, что кто-то копался без твоего ведома в столь интимных вещах.
Кристоф уехал, я проворочалась всю ночь, а наутро собралась и поехала к тому ублюдку-врачу. Медсестра попробовала меня остановить — ведь я шла без записи, но у нее ничего не вышло. Он вскинул голову. По тому, как этот с позволения сказать врач с постным видом тут же стал отводить глазки, мне не составило труда понять, что Кристоф не соврал. Говорить мне с ним было не о чем. Я развернулась и пошла прочь. Он вскочил на ноги и попытался остановить меня. Даже схватил за руку. Вот этого ему точно не следовало делать. Я развернулась и заехала ему шлемом. В пах. Удар равноценный содеянному им, я считаю. Тоже ниже пояса.
Ждала, что объявится полиция. За границей они правильные, свои права отстаивать горазды с использованием властных структур, а не при личном контакте. Но никто к нам с бабушкой так и не пришел. Да оно и понятно, если бы он рассказал об ударе, я бы в ответ поведала о его трепливости. Еще неизвестно, кто бы потерял в результате больше. В полиции ведь работают нормальные мужики, у которых есть жены и дочери. И никому не охота, чтобы какой-то гад сливал о них интимную информацию. По уму, так следовало бы подать в суд, чтобы больше ему неповадно было. Но сутяжничество — занятие не для меня. Увольте.
Одно хорошо: здесь, у бабушки, меня не рискует тревожить мама, которая за то время, что я лежала в больнице, видимо вошла во вкус общения со мной. Процесс воспитания просто-таки захватил ее. Она мне иногда звонит, но точно не явится пред бабушкины светлы очи. Они с ней терпеть друг друга не могут. Причем до такой степени, что бабушка как-то сказала мне, что у нее нет дочери. Только внучка.
В ящике электронной почты меня ждет еще одно сообщение от Кондрата. Майор отбывает куда-то к южным границам нашей немаленькой даже после развала СССР страны. Чуть-чуть повоевать, как он пишет. Я тревожусь за него, о чем и пишу. Он коряво отбрехивается — мол, дело обычное, работа. Обещаю ждать его с войны лучше любой преданной жены и даже попробую за него молиться. Отвечает: «Спасибо! Я тоже помолюсь. И за тебя, Ксень, тоже».
Знаю, что он человек верующий. Не «воцерковленный», как говорят о тех, кто строго соблюдает все посты, регулярно ходит в церковь на службы, исповедуется и причащается, но в Бога наш Федя верит. Вот тоже момент, о который я все время спотыкаюсь, когда думаю о религии. Почему меня все время призывают поверить в кого-то — в Бога, в частности? «Поверь в него!» Почему никто не говорит: «Поверьте ЕМУ?» Слепо верить в кого-то или доверять ему, твердо зная, что этот кто-то никогда тебя не подведет,
Как-то говорили с Федькой об этом. Меня всегда интересовало: как это — взял и уверовал? Понимаю своим ущербным рациональным умом, что вот если бы чудо было явлено, тогда любой бы верующим стал, а если чуда нет, тогда как? Он сказал тогда: «Как-то само. На войне иначе не получается. А вера… Вера устойчивость какую-то внутреннюю дает. И надежду… Ты тоже, если худо совсем, попроси. Мне, бывало, помогал он…»
Может и правда попробовать? Просто взять и попросить? Это выглядит таким простым, таким по-детски очевидным действием — попросить взрослого о помощи в полной уверенности, что он — такой сильный, самостоятельный, уверенный в себе, все знающий, обязательно сможет разрешить все твои проблемы… Но мне почему-то это кажется нечестным. Я же ему ничего взамен не даю — толком в него не верю, в церковь не хожу, не молюсь регулярно, как положено, зато грешу направо и налево. А тут как плохо стало — вспомнила, явилась попрошайничать. Нечестно…
Как-то высказала все эти свои размышления бабушке. Она лишь головой покачала.
— А наглости тебе не занимать…
— То есть?
— Ты что же себя, глупое создание, наравне с Богом поставить норовишь?
— Нет.
— Как нет, если хочешь с ним какой-то там торгово-выгодный обмен вести? Ты ему, он тебе. Балда ты все-таки! Он потому и Бог, что несоизмеримо выше, добрее, умнее…
— Только не говори мне о том, что он справедлив.
— Не буду. Но скажу другое: а не может так получиться, что ты его просто не понимаешь? Он же не волшебная палочка, чтобы тупо исполнять наши людские желания. У него и свои соображения на наш счет наверняка есть.
Очень хотелось бы знать, что он задумал в отношении меня… Как мне следует жить дальше, чтобы это было правильно? Чтобы он остался мной доволен и перестал проверять на прочность?..
Глава 9
Как-то возвращаюсь домой и застаю у нас гостью. Бабушка ухаживает за ней с таким тщанием, что я понимаю — человек этот ей дорог. Близок и дорог. Почему не знаю ее? Или знаю, но не помню?
Оказывается это одна из сестер Кристофа — Эллен. Сижу молча, наблюдаю за происходящим. Как, оказывается, все хорошо видно, когда смотришь со стороны… Сразу понятно, что бабуля нервничает, проявляет излишнюю предупредительность, делает все, чтобы угодить, а эта женщина лишь позволяет ей это. При этом с ее миловидного лица не сходит какая-то неприятная гримаска. Наверняка заметная только мне — потому что я-то со стороны…
Интересно, когда кто-то столь же посторонний наблюдает за мной, мои скрытые эмоции становятся такими же очевидными?
Сижу, смотрю, все больше внутренне мрачнея. В первый раз вижу, чтобы бабушке кого-то не удалось обаять… Кстати, вот вопрос, которым я раньше почему-то совершенно не задавалась: как получилось, что за 15 лет бабушкиного замужества с тремя детьми ее супруга — Маркуса де Ментенон, я так ни разу и не познакомилась? И по-моему, даже не встречалась ни разу… Бабуля осознанно нас разводила? Или они сами были против?.. Странно. Надо будет спросить об этом бабушку после того, как эта курица уедет. Или не спрашивать? И так она на себя не похожа — так взволновал бабулю этот внезапный визит…