Жизнь зовет. Честное комсомольское
Шрифт:
— Современный лесник, окончивший консерваторию. Ничего нет удивительного! — смеется Павел.
— И лесник этот — я, — говорит Тихон. — У лесника борода по грудь, косоворотка и…
— …и лапти! — смеется Ваня. — Рояль красного дерева, и борода с лаптями… Ну, наплел же ты лаптей, Тихон!
— Нет, кроме шуток, лесное дело меня очень интересует. А вот литература, история, химия, физика — все это пустое!
— Какой же из тебя будет специалист лесного дела без химии и физики? — удивляется Павел. — Ты как учишься-то?
— По-пластунски.
— Как это? — не понимает Павел.
— Ползу,
Действительно, ученье Тихона доставляло немало огорчений его родителям. Мать и отец его были научными работниками филиала Академии наук и мечтали о сыне-ученом. Сын же учился кое-как, в свободное время не прикасался к книгам, а играл с ребятами в футбол и на баяне.
Недавно он заявил, что будет лесником. Другие родители обрадовались бы увлечению сына, свели бы его со специалистами лесного дела, достали бы интересных книг. А отец и мать Тихона всеми силами принялись заглушать его увлечение. Они доказывали, что дело это никчемное, всю жизнь придется сидеть в лесной глуши: ни театров, ни людей. Но Тихона совершенно не пугало все это: к театру он был равнодушен, а люди ему казались везде одинаковыми — что в филиале Академии наук, что в Управлении лесного хозяйства.
Последнее время родители Тихона немного успокоились. «Дурная мысль» о лесном хозяйстве взбрела, мол, парню в голову по молодости и со временем исчезнет. Они и не подозревали, что сын серьезно заинтересовался лесным делом, прочитал уже не одну специальную книгу. И поездка в колхоз увлекала его главным образом возможностью встретиться здесь с лесником, посмотреть его хозяйство.
Тихон долго молчит, потом начинает наигрывать какую-то грустную мелодию.
— А ты где живешь, Павел? — спрашивает Ваня.
— На улице Красных Зорь.
— Ой-ей-ей! Расстояньице до школы приличное. Значит, ты не относишься к нашему району? Зачем же ты перешел к нам?
Все хорошее, что заключал в себе этот тихий вечер, мгновенно ушло. Павел ненавидел ложь. Он привык говорить лучше горькую правду, чем выкручиваться выдумкой. Но правду сказать невозможно.
— Да так случилось, — неопределенно говорит он.
Вскоре Павел уходит, ложится на свою постель и, не поужинав, засыпает.
— Тебе не показалось, что мы чем-то обидели Павла? — шепчет Тихону Ваня, укладываясь спать.
Но Тихон никогда не замечает таких тонкостей.
— Нет, не показалось, — отвечает он. — Спать захотелось — вот и не стал ужинать.
Но слова Тихона не убеждают Ваню. Он долго лежит с открытыми глазами и перебирает в памяти разговор с Павлом. Нет, решительно ничего не сказали ни он, ни Тихон, на что можно бы обидеться. «Просто у Павла тяжелый характер», — решает он. Но Павел понравился ему с первого взгляда. И Ваня думает о том, что хорошо было бы подружиться с ним. Кажется ему, что Павел может быть хорошим другом. А такого друга у Вани нет. Почему нет? Он и сам не знает. С первых классов Ваня то староста, то комсорг, а в прошлом году выбрали его секретарем комсомольской организации школы, несмотря на то что был он восьмиклассником. Привык он дружить со всеми сразу, а одного друга — настоящего — у него пока
Утро мрачное и холодное. Воет ветер по бескрайным просторам полей. Они тянутся до горизонта, однообразные и унылые, подернутые легкой дымкой тумана.
Мальчики вооружились лопатами. Они неумело подкапывают гнезда картофеля, оставляя клубни в земле или перерезая их. Рыжая ботва ровными рядами ложится по межам.
Девочки собирают картофель в большие корзины с двумя ручками, ссыпают его в кучи и первые часы не переставая удивляются огромной величине картофелин.
— Ребята, смотрите, какой поросенок! — кричит Рита, с трудом поднимая одной рукой картофелину, чуть не с голову величиной.
— Вот это да! — восторгается Ваня.
Рита давно уже бросила картофелину в корзину, прикрыла ее другими и вместе с подругой высыпала картофель в кучу, растущую с каждой минутой и ввысь и вширь. Но восторженная улыбка все еще не сходит с лица Вани. Он стоит, все так же вонзив лопату в землю, положив на черенок скрещенные руки, а на руки подбородок.
— Не иначе раздумывает, откуда такая картошка берется! — хихикают девочки. — Спящая красавица!
Римма Владимировна разгибает уставшую спину:
— Зайцев! О чем размечтался? Задерживаешь девочек!
— Да, правда, задерживаю, — отвечает Ваня, поспешно наступая ногой на лопату.
Павел работает по соседству с Ваней. Он молчалив, невесел. Ему не хочется ни говорить, ни двигаться. Ему хочется спать, спать, спать, как почти всегда в последнее время.
Ровно в полдень у дороги останавливается полевая кухня.
— Обед! Обед! — бурно радуются ребята, бросают где попало лопаты и корзины, бегут под горку к ручью умываться.
Как хорошо сидеть на просторе бескрайного поля, с миской горячего супа на коленях! Умело или нет он приготовлен — кто его знает! Но после шести часов работы невозможно припомнить что-либо вкуснее этого супа с крупно накрошенной картошкой, с пшенной крупой и с жирными кусочками баранины.
Павел аккуратно завертывает в бумагу немытую миску.
Около него останавливается Рита. На ней коричневое, измазанное землей пальто с поясом, на ногах теплые носки и туфли. Голову, как русские молодухи, она повязала серым в крапинку ситцевым платком. В руке у нее надкусанный турнепс.
— Хочешь? — спрашивает она и улыбается. — Сочный и сладкий!
— Хочу! — говорит Павел, хотя и равнодушен к сладкому.
— Ну, тогда бежим! Там целое поле турнепса!
Они бегут сначала по картофельным межам, потом пересекают дорогу, пробираются в мелких лесных зарослях и выходят на поле турнепса. С двух сторон поле огибает другое, больше чем наполовину убранное, еще такое непривычное в Сибири, — поле кукурузы.
Павел никогда не видел, как растет кукуруза. Он останавливается и рассматривает толстые стебли, поднимающиеся выше его головы, длинные отвислые листья, напоминающие листья комнатного цветка — амариллиса.