Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
Был у Моро еще один ученик, по имени Орландо Фьякко, из которого получился хороший мастер и опытный портретист, как это видно по многим прекраснейшим и очень похожим написанным им портретам. Он изобразил кардинала Караффа, когда тот вернулся из Германии, поглядев его при свете факелов, когда он ужинал в веронском епископстве, и портрет получился настолько похожим, что лучше сделать невозможно. Очень живо изобразил он также кардинала Лотарингского, когда тот возвращался с Тридентского собора, был проездом в Вероне по дороге в Рим, и равным образом двух веронских епископов: Луиджи Липпомани, дядю, и Агостино Липпомани, племянника; оба портрета ныне хранит у себя в кабинете граф Джован Баттиста делла Торре. Написал он, кроме того, портреты мессера Адамо Фумани, каноника и ученейшего веронского дворянина, мессера Винченцио деи Медичи, веронца, и его супруги госпожи Изотты в образе св. Елены, а также их племянника мессера Никколо. Равным образом изобразил он графа Антонио делла Торре, графа Джироламо Каносса и его братьев – графа Лодовико и графа Паоло, и, наконец, синьора Асторре Бальони, главнокомандующего всей венецианской легкой кавалерии, в великолепнейших белых доспехах, а также его супругу, госпожу Джиневру Сальвиати. Его же портрет редкостнейшего архитектора
Так как после смерти фра Джокондо в Вероне всегда уделялось исключительное внимание искусству рисунка, в этом городе неизменно процветали выдающиеся представители живописи и архитектуры, как мы это уже видели и сейчас увидим в нижеследующих жизнеописаниях Франческо Бонсиньори, Доменико Морони и сына его Франческо, Паоло Каваццуолы, архитектора Фальконетто и, наконец, миниатюристов Франческо и Джованни.
Итак, Франческо Бонсиньори, сын Альберто, родился в Вероне в 1455 году. Как только он подрос, его отец, большой любитель живописи, посоветовал ему заняться рисунком. Посему, отправившись в Мантую к Мантенье, который в те времена работал в этом городе, Франческо, воодушевляемый славой своего учителя, проявил такое усердие, что не прошло много времени, как уже мантуанский герцог Франческо II, безмерно увлекавшийся живописью, привлек его к своей особе, подарил ему в 1487 году в Мантуе дом для жилья и назначил ему достаточное содержание. За все эти благодеяния Франческо не оставался у этого синьора в долгу и всегда служил ему верой и правдой, зато он и пользовался неизменной любовью и милостями маркиза, который даже не был способен выехать из города, не имея при себе Франческо, и как-то раз будто бы сказал, что Франческо ему дорог не меньше, чем его собственное государство.
Для этого синьора Франческо много написал во дворце Сан Себастьяно в Мантуе, а за ее пределами в замке Гонзага и в роскошнейшем дворце Мармироло, где после бесчисленного количества других живописных произведений он в 1499 году написал несколько триумфов и много портретов придворных особ, и маркиз подарил ему в канун Рождества, в тот самый день, когда Франческо закончил эту работу, имение с сотней угодьев, расположенное в Мантуанской области, в месте, именуемом Мардзотта, включавшем господский дом, сад, луга и прочие отменнейшие удобства. А так как он превосходнейшим образом умел писать с натуры, маркиз заказал ему множество портретов: самого себя, своих детей и многих других синьоров из дома Гонзага, которые были отправлены во Францию и в Германию в подарок многим государям. Многие из этих портретов остались в Мантуе, как то: портреты императора Фридриха Барбароссы, венецианского дожа Барбариго, миланского герцога Франческо Сфорцы, Максимилиана, тоже миланского герцога, умершего во Франции, императора Максимилиана, будущего кардинала герцога Эрколе Гонзага, его брата Федериго юношей, синьора Джованфранческо Гонзага, живописца мессера Андреа Мантенья и многие другие, копии которых, выполненные светотенью на бумаге, Франческо оставлял у себя, и ныне они находятся в Мантуе у его наследников.
В этом городе в церкви Сан Франческо ордена цокколантов Франческо написал на кафедре св. Людовика и св. Бернардина, держащих большой круг, в котором начертано имя Иисуса, а в трапезной названных братьев на холсте размером во всю торцовую стену он написал Спасителя в окружении двенадцати апостолов, изображенных в перспективах; они очень хороши и написаны с большой наблюдательностью, а среди них находится Иуда-предатель в необычной позе и с лицом совершенно отличным от остальных, жадно внимающих Иисусу, который к ним обращается со словами, предрекающими его близкую крестную муку. Справа от этой картины находится великолепная фигура св. Франциска, который изображен в натуральную величину и в лике которого выражена сама святость, свойственная этому святейшему мужу. Этот святой представляет Иисусу маркиза Франческо, который, изображенный с натуры, склонил колена у его ног и одет в длинный плащ, весь, по обычаю того времени, в мелких сборках и с белыми вышивками на нем крестами, потому, должно быть, что он как раз в это время состоял военачальником у венецианцев. Перед названным маркизом изображен, также с натуры, с молитвенно сложенными руками его первенец, будущий герцог Федериго, который был в то время очень красивым мальчиком. С другой стороны написаны св. Бернардин, по качеству ничем не уступающий фигуре св. Франческо и равным образом представляющий коленопреклоненного кардинала Сиджизмондо Гонзага, брата названного маркиза, точно так же написанного с натуры и одетого в кардинальскую одежду с белой накидкой. А перед великолепнейшей фигурой этого кардинала изображена с натуры синьора Леонора, дочь названного маркиза и будущая герцогиня Урбинская, в то время еще молоденькая девочка. Все самые выдающиеся живописцы считают эту вещь чудесным произведением.
Он же написал на дереве св. Себастьяна, которого впоследствии поставили в церковь Мадонны делле Грацие в окрестностях Мантуи и к которому он приложил необыкновенные старания, многое изобразив в нем с натуры. Говорят, что маркиз, зайдя к нему, чтобы посмотреть, как он работает над этой вещью (как он это часто делал), сказал ему: «Франческо, необходимо для изображения этого святого взять в качестве модели красивое тело». На это Франческо ответил: «Я и пишу все время с одного грузчика, который очень хорошо сложен и которого я привязываю, как мне кажется, лучше, чтобы вещь получилась натуральнее». Маркиз добавил: «Члены у твоего святого не похожи на настоящие, так как не видно, чтобы они были насильно перевязаны, да и в нем самом не видно страха, который нужно представить себе у человека, связанного и обстреливаемого стрелами. Но, если хочешь, я не побоюсь показать тебе, что ты должен сделать, чтобы завершить эту фигуру». «Не только хочу, но и прошу Вас об этом, синьор», – сказал Франческо. А тот: «Как только ты привяжешь своего грузчика, позови меня, и я тебе покажу, что надо делать». И вот, когда на следующий день Франческо привязал грузчика так, как ему хотелось, он потихоньку вызвал маркиза, не подозревая, однако, того, что тот задумал сделать. Тогда маркиз выскочил из соседней комнаты с заряженным арбалетом в руках и будто объятый гневом бросился на грузчика, закричав истошным голосом: «Предатель, несдобровать тебе! Вот я и накрыл тебя на этом самом месте!» –
Помимо многих других вещей Франческо написал во дворце Гонзага посвящение первых синьоров Мантуи и ристалища, устроенные по этому поводу на площади Сан Пьеро, которую он изобразил в перспективе. А когда Великий Турка через своего посланца преподнес маркизу великолепнейшего пса, лук и колчан, маркиз приказал изобразить в названном дворце Гонзага этого пса, турку, его привезшего, и многое другое. А когда это было сделано и когда захотели посмотреть, действительно ли написанный пес похож на настоящего, маркиз распорядился привести одного из своих придворных псов, который жестоко ненавидел турецкого пса, туда, где написанный пес стоял на написанной же каменной приступке. И вот, когда живой пес там появился, едва он увидел написанного, не иначе как живого и того самого, которого он смертельно ненавидел, он, вырвавшись у того, кто его держал, с такой силой бросился на написанного, чтобы в него вцепиться, что, ударившись об стену, размозжил себе голову насмерть.
Некоторые люди, бывшие свидетелями этого, рассказывают, что у племянника Франческо Бенедетто Барюни была маленькая картина, написанная его дядей, в которой было лишь немного больше двух пядей и на которой была написана маслом поясная фигура Богоматери, почти что в натуру, а в нижнем углу – младенец по плечи, с поднятой рукой, которой он ласкает свою мать. Рассказывают, что, когда император захватил Верону и в городе находились дон Алонзо кастильский и Аларкон, знаменитейший военачальник его величества, сражавшийся на стороне католического короля, синьоры эти, находясь в доме веронского графа Лодовико да Сессо, выразили горячее желание посмотреть на эту картину. Поэтому за ней и послали; и вот однажды вечером они все разглядывали ее при хорошем освещении и любовались ее мастерством. В это время синьора Катерина, супруга графа, вошла туда, где были эти синьоры, вместе с одним из своих сыновей, и тот держал на руке одну из тех зеленых птичек, которых в Вероне называют «земляными», так как они гнездятся в земле, и которых, как сокола, можно приучить к тому, чтобы они садились на кулак. И вот случилось так, что в то время как она вместе с остальными разглядывала картину, птичка, увидев кулак и протянутую руку написанного младенца, вспорхнула, стараясь на него вскочить, не смогла уцепиться за расписанную доску и, упав на землю, дважды возвращалась, пытаясь усесться на кулачок написанного младенца, принимая его за одного из тех живых ребят, которые всегда носили ее на кулачке. Пораженные этим случаем, синьоры решили заплатить Бенедетто огромную сумму за его картину, только бы он им ее уступил, однако им никакими силами не удалось вырвать ее у него из рук. А некоторое время спустя они решили украсть у него эту картину в день св. Власия на празднике в церкви Сан Надзаро; однако замысел их не удался, так как хозяин ее был об этом предупрежден.
В веронской церкви Сан Поло Франческо написал гуашью очень красивый алтарный образ, другой же, исключительно красивый, – для капеллы семейства Банди в церкви Сан Бернардино. Находясь в Мантуе, он написал для Вероны алтарный образ на дереве, который находится в капелле, где погребен св. Власий, в церкви Сан Надзаро, принадлежащей черным монахам; на нем изображены две великолепные обнаженные фигуры, а также парящая в воздухе Мадонна с младенцем на руках и несколько фигур ангелов, удивительно хорошо написанных.
Был Франческо человеком святой жизни и ненавистником всякого порока настолько, что никогда не соглашался писать любострастных вещей, не говоря о худшем, хотя маркиз не раз просил его об этом. Столь же добронравными были и его братья, как об этом будет сказано в своем месте. В конце концов, состарившись и страдая от мочи, он, с разрешения маркиза и по совету врачей, отправился вместе с женой и слугами на воды в Кальдерю Веронской области и там, в один прекрасный день, его после ванны одолел сон и он некоторое время проспал, что жена его из жалости ему разрешила, хотя сон имеет губительное действие на всякого, кто подвергался этому водолечению; и вот, охваченный сильным ознобом, он и завершил свой жизненный путь второго июля 1319 года. Как только об этом сообщили маркизу, он через нарочного тотчас же приказал перенести тело Франческо в Мантую. Так и было сделано, хотя и вроде как против воли веронцев. В Мантуе его с величайшими почестями похоронили в церкви Сан Франческо в усыпальнице «тайного сообщества». Франческо прожил шестьдесят четыре года, портрет же, находящийся у мессера Фермо, был написан с него, когда ему было пятьдесят лет. В честь его было написано много хвалебных сочинений, и каждый, кто его знал, оплакивал в нем человека добродетельного и святого, каковым он и был при жизни. Женат он был на веронке, госпоже Франческе Джоаккини, но детей у них не было.
Старшего из трех его братьев звали Монсиньоре, а так как он был человеком образованным в области изящной словесности, маркиз из-за любви к Франческо давал ему весьма доходные служебные поручения. Прожил он восемьдесят лет и оставил после себя сыновей, продолжателей рода Монсиньоре в Мантуе. Другой брат Франческо именовался в миру Джироламо, а среди францисканских монахов-цокколантов – братом Керубино. Он был прекраснейшим писателем и миниатюристом. Третий брат, который был доминиканским монахом-обсервантом и именовался братом Джироламо, из смирения пожелал оставаться в миру и был не только человеком святой и добродетельной жизни, но и толковым живописцем, как это можно видеть в Мантуе в обители св. Доминика, где помимо других вещей он написал в трапезной отличнейшую Тайную вечерю и Страсти Господни, оставшиеся после его смерти незаконченными. Им же написана великолепнейшая Тайная вечеря в трапезной бенедиктинских монахов в богатейшем аббатстве, которым они владеют в Мантуанской области. В церкви Сан Доменико он расписал алтарь Четок и в Вероне в монастыре Санта Настазиа написал фреской во втором дворе Мадонну, св. епископа Ремигия и св. Анастасию, а над второй дверью звонницы в небольшой арке Мадонну, св. Доминика и св. Фому Аквинского, и все это – со знанием дела.