Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих
Шрифт:
Хотя работ его было много и все они очень ценились, однако несомненно, что лучше всех других и, конечно, самая поразительная та, где он, глядя на себя в сферу, изобразил себя самого с натуры, с разбросанными кругом разными верблюжьими шкурами, с отдельными прядями волос, написанными настолько живо, что лучшего и вообразить невозможно. Ибо в этой исключительной вещи дух Пальмы достиг такой мощи, что создал он вещь чудеснейшую и безмерно прекрасную, и это скажет всякий, кто видит ее почти каждый год на выставке в Вознесенье. И поистине достойна она прославления за рисунок, за искусство и за колорит и за всякое другое совершенство более любого произведения, написанного каким-либо венецианским живописцем до того времени. Ведь помимо всего прочего вращение глазного яблока передано в ней так, что ни Леонардо да Винчи, ни Микеланджело Буонарроти иначе этого и не сделали бы. Но об изяществе, строгости и других частностях этого портрета лучше умолчать, ибо, сколько ни говори о его совершенстве, больше того, чего он заслуживает, все равно не скажешь. И если бы по велению судьбы Пальма после этой работы скончался, за ним одним осталась бы заслуга превзойти всех тех, кого мы прославляем за редкостную и божественную одаренность. Между тем жизнь его, которая длилась и заставляла его работать, сложилась так, что он, не удержав того, с чего начал, свел в себе на нет все то, что, по мнению очень многих, должно было в нем возрастать. В конце концов ему, умершему в Венеции сорока
Товарищем и другом Пальмы был венецианский живописец Лоренцо Лотто, который, подражавший некоторое время манере Беллини, примкнул впоследствии к манере Джорджоне, о чем свидетельствуют многочисленные картины и портреты, находящиеся в Венеции в дворянских домах. В доме Андреа Одони находится очень красивый его портрет кисти Лоренцо, а в доме флорентинца Томмазо да Эмполи картина с Рождеством Христовым, изображенным в ночном освещении, которая особенно хороша потому, как сияние Христово в прекрасной манере озаряет эту сцену, где Мадонна стоит на коленях, а в фигуре, изображенной в рост и поклоняющейся Христу, представлен мессер Марко Лоредано. У братьев-кармелитов он же написал на доске св. Николая, вознесенного на воздух в епископском облачении с тремя ангелами, у ног же его св. Лючия и св. Иоанн, наверху облака, а внизу прекраснейший пейзаж с многочисленными мелкими фигурами и животными в разных местах, сбоку св. Георгий на коне убивает змея, а неподалеку Дева перед городом и кусочек моря. В Санти Джованни э Паоло в капелле св. Антонина, архиепископа флорентийского, Лоренцо написал на доске этого святого, восседающего с двумя подначальными ему священниками, внизу же много народу.
Когда этот живописец был еще молодым и подражал отчасти манере Беллини и отчасти манере Джорджоне, он в Сан Доменико в Риканати написал на дереве образ главного алтаря, разделенный на шесть частей. В средней изображена Богоматерь с сыном на руках, передающим через ангела облачение св. Доминику, стоящему на коленях перед Девой; там же и два путта, один из которых играет на лютне, а другой на маленькой скрипке. Во второй части папы св. Григорий и св. Урбан, в третьей св. Фома Аквинский и еще один святой, который был епископом в Риканати. Над ними остальные три клейма: в среднем над Мадонной – усопший Христос, которого поддерживает ангел, мать, целующая его руку, и св. Магдалина. Над св. Григорием – св. Мария Магдалина и св. Викентий, а в другом клейме, то есть над Фомой Аквинским, – св. Сигизмунд и св. Екатерина Сиенская. На пределле с мелкими фигурами и редкостной работы, в середине, св. Марию Лоретскую ангелы переносят из Скьявонии туда, где она находится и ныне; на двух же боковых историях – на одной проповедующий св. Доминик с самыми изящными на свете фигурками, а на другой – папа Гонорий, утверждающий устав ордена св. Доминика. В середине той же церкви рукой того же написан фреской св. Викентий, а в церкви Санта Мариа, что в Кастель Нуово, находится доска, написанная маслом, с Преображением Господним и тремя мелкофигурными историями на пределле: с Христом, ведущим апостолов на гору Фавор, молящимся в саду и возносящимся на небо.
Выполнив эти работы, Лоренцо отправился в Анкону, где Мариано из Перуджи закончил как раз образ главного алтаря в Сант Агостино с большим обрамлением. Образ этот не очень понравился, и потому ему в той же церкви было заказано написать на другой доске, стоящей посредине, Богоматерь с младенцем на коленях и двух летящих ангелов, венчающих Деву.
В конце концов, когда Лоренцо состарился и почти совсем потерял голос, он, выполнив в Анконе кое-какие другие не очень значительные работы, отправился к Мадонне в Лорето, где он раньше написал маслом на дереве один образ, тот, что в капелле по правую руку, как войдешь в церковь. Там порешил он закончить жизнь свою в служении Мадонне, поселившись в Санта Каза, и приступил к выполнению историй с фигурами высотой в один локоть и меньших размеров, вокруг хора над сиденьями священнослужителей. На одной истории он изобразил там Рождество Христово, а на другой Поклонение волхвов. Далее следует Встреча с Симеоном, а потом Крещение Иоанном в Иордане, изображена там и приведенная к Христу прелюбодейка; все они исполнены с изяществом. Равным образом написал он и еще две истории с многочисленными фигурами: на одной из них был Давид, приносящий жертву, на другой св. архангел Михаил в борьбе с низвергнутым с небес Люцифером. После их завершения он по прошествии недолгого времени отдал душу Господу Богу, и как жил он благопристойно добрым христианином, таким он и умер. Эти последние годы своей жизни он прожил весьма счастливо и с душой, исполненной спокойствия, и, более того, он заслужил ими, надо полагать, блага вечной жизни, чего, возможно, и не было бы, если бы под конец своей жизни он не был сверх меры опутан светскими делами, которые, излишне отягощая тех, кто полагает их целью, не дают духу подняться до истинных благ иной жизни и до высшего блаженства и счастья.
Процветал в те времена в Романье Рондинелло, живописец превосходный, которого мы слегка коснулись в жизнеописании Джован Беллини, ибо он был его учеником, услугами которого тот в своих работах пользовался немало. Уйдя от Джован Беллини, он продолжал заниматься искусством и, будучи весьма прилежным, создал много произведений, достойных похвалы, о чем в соборе в Форли свидетельствует образ главного алтаря, написанный им на дереве: на нем очень хорошо показано, как Христос причащает апостолов. А выше, в полутондо образа, он написал усопшего Христа, в пределле же с большой тщательностью – несколько мелкофигурных историй с деяниями св. Елены, матери императора Константина, когда она обретает крест. Там же, в той же самой церкви, он изобразил св. Себастьяна, одиночную очень красивую фигуру в раме. В Равеннском соборе для алтаря св. Марии Магдалины он написал маслом образ с одной лишь фигурой названной святой, а внизу в пределле он изобразил весьма изящно три мелкофигурные истории: Христа, являющегося Марии Магдалине под видом садовника, а на другой – как Петр, выйдя с корабля, направляется по водам к Христу, а между той и другой – Крещение Иисуса Христа; они очень красивы. В Сан Джованни Эванджелиста, в том же городе, он написал на дереве два образа: на одном освящающий церковь св. Иоанн, на другом прекраснейшие фигуры трех мучеников: св. Канция, св. Канциана и св. Канцианиллу. В Сант Аполлинаре, в том же городе, весьма одобряются две его картины с двумя фигурами: св. Иоанна Крестителя и св. Себастьяна. В церкви Спирито Санто находится его образ с Богоматерью посредине, со св. Екатериной-мученицей и Девой и со св. Иеронимом по бокам. Равным образом написал он на дереве два образа и в Сан Франческо: на одном он написал св. Екатерину и св. Франциска, а на другом Богоматерь со многими фигурами, а также св. апостола Иакова и св. Франциска. Подобным же образом написал он на дереве два образа и в Сан Доменико: один из них с Богоматерью и многими фигурами по левую руку от главного алтаря, другой очень красивый на одной из стен церкви. В церкви Сан Никколо монастыря св. Августина он написал на дереве еще один образ со св. Лаврентием и св. Франциском. Так он прославился этими работами, что высоко ценился не только в Равенне, но и по всей Романье. Прожил Рондинелло до шестидесятилетнего возраста и погребен в Равенне в Сан Франческо.
Оставил он после себя Франческо из Котиньуолы, живописца, которого в том городе
Колоритом он обладал прекрасным, но в рисунке уступал Рондинелло; тем не менее равеннцы ценили его высоко. Он пожелал, чтобы после смерти его похоронили в Сант Аполлинаре, где он создал столько фигур, ибо ему хотелось, чтобы кости его покоились после смерти там, где он трудился и жил.
ЖИЗНЕОПИСАНИЯ ФРА ДЖОКОНДО, ЛИБЕРАЛЕ И ДРУГИХ ВЕРОНЦЕВ
Если бы те, кто пишет историю, могли хотя бы на несколько лет прожить больше того срока, которым обычно бывает ограничено течение человеческой жизни, они имели бы, а в этом я нисколько не сомневаюсь, многое, что добавит к тому, что ими было уже написано о прошлом. В самом деле, подобно тому как невозможно одному, даже самому прилежному человеку в точности и в короткое время установить истину и все подробности того, что он описывает, точно так же ясно как день, что время, именуемое отцом истины, ежедневно открывает перед ученым новые факты. Если бы, когда я много лет тому назад писал те жизнеописания живописцев и других художников, которые тогда были изданы, я располагал более полными сведениями, впоследствии мною полученными о веронце фра Джокондо, человеке исключительном и знающем во всех наиболее ценимых науках, я несомненно по достоинству упомянул бы о нем так, как я сейчас и намереваюсь это сделать, и не только о нем, но и о многих других поистине выдающихся веронцах. И пусть никто не удивляется, если я объединю все их жизнеописания под портретом только одного из них. Я вынужден был это сделать, так как не смог получить изображения всех остальных, но это вовсе не значит, что я не приложу все свои усилия к тому, чтобы не умалить таланты каждого из них и не лишить их того, что им по праву принадлежит. Поскольку же этого требуют и временная последовательность, и его заслуги, я в первую очередь поведу речь о фра Джокондо, которого, после того как он облачился в рясу св. Доминика, стали именовать не просто фра Джокондо, а фра Джованни Джокондо, однако, откуда на него свалился этот Джокондо, я, право, не знаю; только одно я твердо знаю, что каждый всегда называл его фра Джокондо. Хотя главная профессия его была словесность, так как он был не только отличным философом и богословом, но и прекраснейшим знатоком греческого языка, что в те времена было редкостью, поскольку в Италии только тогда начала возрождаться хорошая словесность, тем не менее как человек, питавший неизменную и величайшую склонность к архитектуре, он был в то же время и выдающимся архитектором, как об этом рассказывают Скалигер в своем сочинении «Против Кардана», а также ученейший Будео в своих книгах «О земной оси» и в своих «Замечаниях к Пандектам».
И вот, будучи крупным литератором, знатоком архитектуры и отличнейшим перспективистом, фра Джокондо провел много лет при императоре Максимилиане и преподавал латинский и греческий языки ученейшему Скалигеру, который пишет о том, что он сам слышал, как фра Джокондо спорил о тончайших материях в присутствии означенного Максимилиана. Некоторые люди, ныне здравствующие и отлично это помнящие, рассказывают, что, когда чинился мост делла Пьетро в Вероне, которая в те времена находилась под властью императора Максимилиана, и когда надо было сделать новый фундамент под средним быком, который уже не раз разрушался, фра Джокондо предложил способ закладки фундамента под этим быком, чтобы таким образом уберечь его от разрушений на будущее время. Способ же этот заключался в следующем: фра Джокондо распорядился, чтобы этот бык был всегда кругом обвязан под водой рядом спаренных длинных брусьев, забитых в дно реки таким образом, чтобы она не могла поднимать самый бык, так как в этом месте проходит главное русло реки, дно которой настолько размягчено, что нельзя найти достаточно прочной почвы для закладки фундамента. И действительно, совет, поданный фра Джокондо, оказался наилучшим, в чем легко было убедиться, так как с тех пор бык этот стоял и продолжает стоять, ни разу не дав ни малейшей трещины, и можно надеяться, что так и будет навеки, если только будут соблюдены заветы этого доброго монаха.
В молодости своей фра Джокондо провел много лет в Риме, где, посвятив себя познанию античности, а именно не только строений, но и античных надписей, сохранившихся в гробницах, и других древностей, и не только в самом Риме, но и в его окрестностях, а также и по всей Италии, он в прекраснейшей книге собрал все эти надписи и памятники и, согласно утверждению самих веронцев, послал ее в дар великолепному Лоренцо деи Медичи-старшему, как своему большому другу и покровителю всех талантов, по отношению к которому он вместе со своим товарищем и земляком Домицио Кальдерино всегда проявлял величайшую преданность. Об этой книге упоминает Полициано в своих «Муджеланах», в которых он кое в чем опирается на авторитет этой книги, называя фра Джокондо величайшим знатоком всех античных древностей. Фра Джокондо написал также некоторые замечания к «Запискам» Юлия Цезаря, находящимся в настоящее время в печати, и он был первым, кто предложил рисунок моста, построенного Цезарем через реку Рону, описанного им в его Записке и плохо понятого во времена фра Джокондо. Упомянутый выше Будео признает, что фра Джокондо был его наставником в области архитектуры, и благодарит Бога за то, что он даровал ему столь ученого и ревностного истолкователя Витрувия, каким был этот монах, исправивший в этом авторе бесчисленное множество до того никем еще не замеченных ошибок. Все это и многое другое утверждает упомянутый нами Будео, восхваляя в лице фра Джокондо отменнейшего архитектора и добавляя, что благодаря его стараниям была вновь открыта в одной старой парижской библиотеке большая часть «Писем» Плиния, которые, давно уже никому не доступные, были напечатаны Альдом Мануцием, как об этом можно прочесть в его послании, напечатанном вместе с этими «Письмами».
В бытность свою в Париже на службе у короля Людовика XII фра Джокондо соорудил через Сену два величественнейших моста с лавками, достойными великодушия короля и удивительного дарования фра Джокондо, заслужившего себе этим помимо хвалебной надписи, которую можно и сейчас видеть на этих постройках, также и то, что исключительнейший поэт Саннадзаро почтил его нижеследующим прекраснейшим двустишием:
locundus geminum imposuit tibi, Sequana, pontem:
Hunc tu jure potes dicere Pontificem.
(Мост не простой, а двойной воздвиг тебе.
Сена, Джокондо, «Мостостроитель» его можешь по праву назвать.)