Жмурки
Шрифт:
Когда я подошел к будке, Алекс задумчиво осматривал два продолговатых чёрных мешка, туго перетянутых скотчем.
Услышав шаги, он поднял взгляд на меня, а потом перевёл глаза на ворох одеял у меня подмышкой.
— Издержки различий менталитета, — пояснил я, указав подбородком на тела.
— А сие? — кратко вопросил шеф, имея в виду одеяла и продукты.
— Они всё рассказали, — я отодвинул засов и приоткрыл дверь. — Я обещал им защиту.
Внеся внутрь всё, что прихватил с собой, я вновь
Подхватил тела в мешках и потащил их к Хаммеру.
— Не то, чтобы я был против твоей внезапно возросшей самостоятельности, — идя следом за мной, шеф философствовал саркастическим тоном. — Но был бы признателен, если бы ты держал меня в курсе.
Я уже поместил тела в багажник и проверял, чтобы дверь его случайно не открылась на ухабе.
— Поеду, проверю показания подзащитных, — буркнул я, усаживаясь за руль.
— Ммм… Меня не хочешь пригласить? — подчёркнуто вежливо осведомился шеф. Я его понимал: эмоции Алекса я сейчас чувствовал, как свои собственные.
— И оставить периметр без присмотра? — спросил я в ответ и завёл двигатель.
Он поймёт. Должен понять.
Наш дом — наша крепость, так? Нельзя бросать Антигону одну. Когда мы перешли на военное положение, она наотрез отказалась уходить — тоже не хотела покидать крепость.
У Амальтеи с Афиной были свои квартирки, и они каждый вечер послушно исчезали, чтобы появиться к десяти утра, оживив своим присутствием наше сонное царство…
Шучу. Забыл уже, когда спал в последний раз до десяти. Или до шести, если уж на то пошло.
Антигона, как шеф ни возражал, въехала в спальню на первом этаже. И вот сейчас, когда внезапно всё осложнилось, её ни в коем случае нельзя оставлять одну.
И в то же время я понимал, что моё поведение — чистой воды бунт. Мне просто нужно доказать — себе и другим — что я могу действовать самостоятельно. Что я могу обойтись без шефа, невзирая на нашу с ним связь через Метку.
Когда я выруливал из ворот, Алекс стоял у крыльца: в чёрном сюртуке, в белой, с пеной кружев, рубашке, задумчиво постукивая по голенищу сапога охотничьим хлыстиком.
Глава 11
Со второй попытки Маша спустилась вниз без происшествий.
Когда лестница кончилась, она оказалась в таком же коридоре, что и наверху, только голом. Никаких ковровых дорожек, никаких штор. Только тусклая, местами облупленная серая краска на стенах и бетонный пол.
И тишина.
Маша готова была пожертвовать ценный коренной зуб: на этаже не было ни одной живой души.
Это очень странно, — думала она, неслышно ступая мягкими тапочками по холодному, слегка пыльному бетону.
Вот у нас в детдоме была цельная куча взрослых.
Повара, судомойки, технички, грузчики — они привозили продукты в огромных ящиках. Сантехник дядя Валера, сторожиха тётя Геля… И это не считая учителей, завучей, воспитателей и нянечек.
Иногда казалось, что в детдоме
Кто всем этим управляет? — гадала Маша.
В детдоме всем управлял завхоз Мокий Парфёныч — да-да-да, его боялась даже директриса.
Маша сама видела, как важная, словно цапля на болоте, Альбина Фёдоровна кивала и соглашалась с грозным завхозом.
— Будет сделано, Мокий Парфёныч, — говорила она. — Я лично прослежу. Это больше не повторится… — и голос её при этом становился сладким, как варенье.
Не может быть, чтобы за детьми никто не следил, — думала Маша. — Детей нельзя оставлять без присмотра — широко известный факт.
Впрочем, сама Маша была твёрдо убеждена: если бы взрослые не путались под ногами и не мешали своими приставучими требованиями, дети бы им показали.
А потом можно было бы заняться по-настоящему интересными вещами.
И вдруг Маша заметила приоткрытую дверь.
Из-под двери в коридор пробивалась ярко-желтая щелочка, словно там, внутри, горел более яркий свет.
Маша подошла к двери и безбоязненно распахнула её во всю ширь. И тут же отпрянула: в комнате были две тётеньки!
А ведь ещё пару минут назад Маша готова была отдать коренной зуб… Девочка невольно прикоснулась к щеке и порадовалась, что ни с кем не поспорила.
Тётеньки сидели к ней спиной. Одна следила за громадной стиральной машиной — Маша видела такие в химчистке, когда ходила с тёткой сдавать залитое чернилами из авторучки одеяло… Нет, тётка даже не ругалась. Да и вышло всё случайно — кто ж знал, что это не обычная шариковая ручка, а «под старину» — Маша слыхала, что раньше все дети писали чернилами.
Решила посмотреть, какие они внутри, вот чернила и вылились.
Стало грустно.
Неожиданно Маша поняла, что скучает по тётке. В общем и целом, она была не так уж и плоха. Не ругалась, не краснела лицом, как училка Чушка в новой школе… Не жадничала.
А что глуповата — так это дело поправимое. Все знают: если приложить усилия, взрослого можно очень даже неплохо надрессировать.
Да-да-да, она сама видела. В цирке.
Там был усатый дяденька, который стоял в центре арены и красиво щелкал длиннющим хлыстом. А взрослые вокруг него крутились на трапециях и прыгали через жердочки, как миленькие.
В тот раз Маша решила, что тоже станет таким цирковым дяденькой — когда вырастет, конечно.
Опасения внушали только усы: почему-то на её лице они расти отказывались.
Мишка авторитетно заявил, что у девочек вообще усов не бывает, и Маша очень огорчилась. Но потом вспомнила усатую няньку Клушевну из детдома, и успокоилась.
У девочек, может, и не растут. Так ведь и она, Маша, никуда не торопится: вот вырастет, тогда и отрастит.
Вторая тётенька складывала в стопки уже постиранные бурые комбинезоны — маша сразу узнала этот мерзкий цвет… Хотя на ощупь они были ничего так. Мягкие.